Неизвестная «Черная книга»
Шрифт:
16 октября вошли румыны, а 22 октября начался кровавый террор.
День террора… Реки крови… Тысячи казненных. Это было новоселье Палачей зловонных.После этого кровавые и страшные события не прекращались ни на минуту. Вскоре был приказ: «Всем лицам еврейского происхождения явиться на регистрацию в село Дальник. Укрывающиеся, а также укрыватели будут преданы смертной казни». В другом приказе разъяснялось, что лицами еврейского происхождения являются также крещеные евреи, даже если отец и дед были крещеными. Десятки тысяч советских граждан погнали на «регистрацию»
Мы решили во что бы то ни стало не пойти на Дальник и – не пошли. После мы узнали, что все эти люди были угнаны в село Богдановку (сто восемьдесят километров от Одессы) и сожжены, расстреляны там…
Всех не подчинившихся приказу румыны собрали и погнали неизвестно куда. В том числе были и мы. Нас долго, до самого вечера, колонной гнали по улицам.
Тюрьма
Тысячи мирных граждан, женщин, стариков и детей загнали в тюрьму. Здесь мы увидели немало ужасов. Ночью беспрерывно слышались выстрелы и режущие душу нечеловеческие крики. Каждый день забирали людей и уводили неизвестно куда. Румыны издевались над женщинами… Одну девушку звери, надругавшись над ней, бросили в уборную.
Бессарабским евреям объявили, что их отправляют на родину. Четыре тысячи бессарабцев были выведены и расстреляны.
Вшивые, грязные, один на другом, сидели мы в камерах. Из камер ежедневно выносили трупы. Румыны не просто умертвляли, они всячески издевались. В Одессе был известный адвокат Полищук. Он был крещен в молодости, много лет назад. Румыны притащили его в тюрьму. Его поставили на середину двора. Комендант тюрьмы вынул наган и рявкнул: «Так ты русс?!» – «Да», – ответил адвокат. «А ну, снимай штаны!» – бешено крикнул румын.
На другое утро адвокат Полищук повесился. Так жили люди в тюрьме, скованные по рукам и ногам, под страхом смерти. Вдоволь намучив, ограбив, румыны выпустили нас «на свободу».
Сортировочная
Вскоре румыно-немецкие палачи устроили так называемое гетто в отдаленной части города на Слободке. Тотчас же был издан приказ: «Отправить евреев “на работу” в районы Березовки и Очакова».
Это означало смерть.
11 января маму, меня и Анатолия, только что вставшего после тифа [124] , выгнали на Слободку. Но в три часа ночи нас погнали и повели. Был жестокий мороз. Снег – по колено. Нас гнали толпою. Много людей, стариков и детей, погибло еще на улицах Пересыпи (окраина города) под завывание пурги. Немцы хохотали и снимали из фотоаппарата. Кто смог, дошел до станции Сортировочной. Дамба была взорвана, и на пути была огромная речка. Мокрые люди замерзали. Нас подвезли на телеге. На станции стоял состав. Никогда не забуду картину: по всему перрону валялись подушки, одеяла, пальто, валенки, кастрюли, вещевые мешки и другие вещи… Замерзшие старики не могут подняться и стонут тихо и жалобно, матери теряют детей, дети матерей, крики, вопли, выстрелы. Мать заламывает руки, рвет волосы и кричит: «Доченька, где ты?!» Ребенок с плачем мечется по перрону, кричит: «Мама!» Замерзает и падает…
124
Брат автора Анатолий Рожецкин (1935–2000). После войны работал в Одессе главным режиссером Дома народного творчества. – И.
Помню равнодушные взгляды немцев… Как скотину загнали нас в товарные вагоны, заревел гудок, и состав тронулся.
Березовка (сто километров от Одессы)
Поезд не останавливается, все едет, но куда? Не знаем. В теплушке – темнота. Плач детей. Дрожь по телу. Слышно, как воет ветер. Ночь… Внезапно вагоны замедляют ход. Остановка. Что дальше? Ужас. Смерть. Скрипят двери. Звякают приклады винтовок…
125
В январе-феврале 1942 г. на железнодорожную станцию Березовка прибывали эшелоны с евреями из Одессы. Со станции их пешком гнали в сторону Южного Буга и по дороге убивали. Всего в окрестностях этого города погибло 5511 евреев. Некоторых, в т. ч. детей, сжигали заживо. Замерзших во время транспортировки из Одессы в неотапливаемых вагонах (по данным ЧГК – 1058) похоронили у станции. См.: Энциклопедия… С. 85. – И. А.
Мысли проносились быстро, как электрический ток. Мы слышим, как сбрасывают людей с соседних вагонов. Крики, плач, вопли. Страшно поневоле. Что будет? Внезапно растворяются со скрипом двери, и нас ослепляет зарево огня, пламя костра… Я вижу, как, объятые пламенем, мечутся люди, старики, женщины, дети. О, как пронизывают душу вопли детей! Я вижу кучи вещей, трупов, замерзших людей. Резкий запах бензина… Огромное зарево костра. Окаменелые лица убийц…
Это сжигали людей.
Легко сказать «сжигали»! Сжигали живых детей, живых людей!
Это душегубство совершилось у железнодорожной станции Березовка. Казалось, спасенья нет! Но нам суждено было остаться в живых. Внезапно – сильный толчок, и поезд медленно ползет дальше, все дальше от костра. Всех живых погнали снова. Действительно, это было чудо!
Сиротское (сто двадцать пять километров от Одессы)
Бесконечные снега, сугробы. Столбы. Длинной колонной люди тянутся от села к селу. Дорога от села к селу устлана трупами… Пули свистят над головой. Отставших убивают. Нелегко нам было идти. Братец еле держался на ногах. Да и мы тоже.
Сколько раз в порыве горя Грусть одолевает, Сколько раз глупец несчастный Погибнуть решает! Но когда в когтях у смерти, Тогда он оценит, Что ведь жизнь всего дороже, Что ее заменит!..И мы шли. Надо сказать, что потом идти стало легче: все вещи, которые мы несли, у нас забрали. Грабили всех: смертников сопровождали румыны и полицейские. Я помню много страшных картин. Говорить о них не буду. Этап я ярко и красочно изобразил в своей поэме «В изгнании».
Наконец, под вечер нас, т. е. всех оставшихся в живых, пригнали в село Сиротское.
Я увидел длинные, полуразрушенные конюшни. Толпы людей бросились туда, ведь все же не на улице!
Вообще с нами приключались необычайные вещи. Быть может, это была игра случая или что-нибудь другое, но получалось так.
У нас было какое-то тяжелое предчувствие. Нет, не для отдыха загнали сюда людей конвоиры. Мы решили не ночевать в конюшне. Вечерело. Мы отошли в сторону. Постучали в одну избу – не пустили, боялись. В другую – тоже. Долго бродили мы по сугробам, постучали в крайнюю избу. Здесь жила старуха, сестра урядника. Взяв последнее наше одеяльце и две катушки ниток, она впустила нас.
Ночью пьяные румыны, полицейские и бандиты из местного населения с ружьями, дубинками, ножами ворвались в конюшню, резали, убивали, грабили, насиловали.
Утром мы решили бежать куда-нибудь – все равно смерть!
Но не успели мы пройти несколько шагов от избы, нас окружила толпа хулиганов. Они содрали с меня шапку и притащили нас к конюшне. Я увидел жуткое зрелище: вокруг конюшни лежало множество голых трупов… Из конюшни доносились стоны…
Я видел, как бандит сдирал с мертвой старушки сапоги, я видел, как сдирали с умирающей девушки кофту. Все.