Неизвестная Канада

Кригер Борис

Джим подошел своей упруго-пружинистой походкой и деловито осмотрел тушу.

– Вы хотите оставить мясо себе? – вежливо поинтересовался он.

Меня стошнило от вопроса, и я бурно запротестовал, энергично отмахиваясь руками в варежках детсадовского покроя. Туша пребывала в полусъеденном виде и, скорее, годилась для съемки фильма ужасов, чем для кухни.

– Может быть, вы возьмете мясо себе? – с надеждой спросил я.

Джим подумал и покачал головой так, будто он и взял бы, да у него этого мяса полно и просто хранить негде. Мне показалось, что он просто постеснялся. Припомнил наши долгие вечерние разговоры под кружечку пива о

философии Гёте и мой подарок – английское издание «Фауста»... Дело в том, что если принимаешься за свое образование, когда тебе под пятьдесят, нередко случаются провалы, и «Фауст» удивительным образом как раз и угодил в такой провал в образовании Джима. Я посчитал своим долгом его восполнить и купил ему книгу. Джим был польщен...

– Ну, поскольку вы решили оставить оленя природе, наверное, вам нужно избавиться от туши, – серьезно рассудил Джим. В английской культуре принято со знанием дела проговаривать очевидности. Нередко это доходит до абсурда. Потом Джим подумал еще немного и добавил:

– Так это оставлять нельзя, а то к вечеру у вас соберется вся хищная часть леса. Если вы не собираетесь снимать фильм в стиле «Из жизни волков», нам стоит поторопиться.

С этим я не мог не согласиться и выразил свою поддержку интернациональным возгласом: «Угу!»

– Однако сюда на грузовике не подъедешь... Придется волочить тушу по снегу... А волочить ее нельзя, а то кровь размажется по всему двору и, опять же, привлечет хищников...

– Ну? – поддержал разговор я.

– Я схожу за куском фанеры, мы затащим на нее тушу и отволочем к грузовику, – по-прежнему деловито промолвил Джим, однако не сдвинулся с места.

– Ага! – поддержал я его благородное намерение.

– Я возьму грузовик у зятя, – сообщил Джим, – у него старый «форд».

– Ну да! – поддакнул я, не зная, как подвигнуть соседа к действию. Вот-вот из школы должны были вернуться дети, и мне не хотелось, чтобы пред их невинными очами, уставшими от школьных уроков, предстал еще один урок, который на этот раз взялась преподать нам безжалостная природа.

Джим продолжал стоять, разглядывая тушу оленя. Наконец его супруга, маленькая субтильная Джоана, шлепнула Джима по плечу:

– Пожалуй, тебе пора идти за грузовиком и фанерой, дорогой.

– Да, да, – пробормотал Джим и отправился домой, по колено утопая в глубоком снегу.

– Он у меня такой задумчивый, – сказала Джоана и завела разговор с моей женой Анюткой о превратностях брака с задумчивыми мужчинами.

Я вежливо отпросился домой, потому что вдруг понял, что выскочил во двор в тапках. Дело в том, что я и сам человек весьма задумчивый, чем нередко повергаю в отчаяние своих милых домочадцев.

Дома я присел на диван. С дивана хорошо просматривался въезд во двор. Признаюсь, я люблю хорошенько задуматься о философии жизни в самые острые ее моменты, как раз тогда, когда, казалось бы, нужно пошевеливаться и не засиживаться. Переодевание тапок заняло у меня так много времени, что Джим успел вернуться на небольшом грузовике, и они втроем как-то молниеносно поволокли тушу на фанере, словно на санках.

«Может, моя помощь и не понадобится?» – с надеждой подумал я и стал снимать валенки... Мне очень не хотелось возиться с этим делом.

Я посидел еще с минуту, наблюдая, как комично все трое пытаются погрузить тушу оленя в кузов и как им это не удается. Я принялся снова натягивать валенки, чтобы подчиниться естественному зову джентльмена, селящегося

в душе всякого образованного, хотя и слишком задумчивого мужчины. «Надо бы им помочь», – подумал я. Однако после рассудил, что, пожалуй, пока я натяну валенки и доберусь до грузовика, они уже погрузят оленя и выйдет совсем неудобно. С этой мыслью я стал стягивать валенки обратно, однако туша оленя никак не желала погружаться в кузов, и я все-таки в последний раз решительно натянул валенки и вышел во двор.

Я подошел к месту действия и высокомудро заявил, что так у них ничего не получится. Меня обругали сразу на двух языках. Однако я настоял положить фанеру наклонно и втолкнуть по ней тушу. Меня послушались, и дело удалось!

Я ощутил такую гордость от своих организаторских способностей, что даже не очень успел приложить руку к толканию туши.

– Ну, вот и все, – весело сказал я и засобирался домой.

Джим остановил меня на полуразвороте.

– Вы не поедете со мной?

– Да, да, конечно! – сказал я, сделав вид, что и не собирался уходить, хотя перспектива поездки в лес с окровавленной тушей оленя меня не радовала.

Женщин мы оставили дома, попросив что-нибудь сообразить в качестве закуски, потому что, само собой, от всей этой истории нам захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

Не успели мы сесть в грузовик, который представлял собой агрегат редкой развалюшности, как путь нам преградил притормозивший у выезда из нашего двора автомобиль. Из него вышел неприятный долговязый тип в толстом свитере и направился к нам. Я опустил окно и вопросительно посмотрел на нахального незнакомца.

– Что вы погрузили? – спросил наглец.

– Дохлого оленя, – сказал я.

– И при каких обстоятельствах он сдох? – настаивал незнакомец.

– Его загрызли волки... А собственно, с кем имею честь? – пробурчал я.

– Инспектор министерства природных ресурсов.

Мы вышли из машины.

– Чья это собственность? – начал инспектор свое расследование.

– Его, – с готовностью доложил Джим и стал незаметно отступать куда-то в лес.

– Останьтесь, – строго сказал инспектор. – В это время года охота строго запрещена, так что я обязан расследовать любой случай смертности среди животных.

– Это касается даже бурундучков? – пошутил я.

Лицо инспектора осталось непроницаемым. Он начал внимательно осматривать тушу, пытаясь найти огнестрельные раны. Туша была, как уже отмечалось, полусъедена.

– Это не я... Я его не кусал, – опять пошутил я. Джим тоже не признавался.

– Вот видите, у нас нет следов крови на бородах! Это волки его покусали.

Мое заявление оживило инспектора, хоть он и осмотрел с подозрением мою рожу. Я имею привычку не брить и не подстригать бороду месяцами, и поэтому вид у меня более чем кровожадный. Кривой зуб на нижней челюсти и русский акцент не прибавляют мне благонадежности в глазах местного населения. Как-то в городе один мальчик лет семи, обернувшись и увидев меня, попятился в ужасе и упал... Инспектор же был крепкого помола, хотя понимал, что если бы даже я и напал на оленя, так его покусав, то, пожалуй, раны были бы все же поменьше, потому что пасть у меня не волчья, а вполне интеллигентного размера – по местным меркам, конечно... Однако в его протокольную башку пришла идея, что здесь что-то нечисто.