Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1
Шрифт:
Разум и прогресс в начале XX века? Самонадеянный оптимизм, вера в вечный мир затянули Европу в бесконечные кризисы, толкнули в кровавую воронку войны. Человечество, как гадаринские свиньи, шагало к пропасти – и ничего не замечало. Belle E’poque!
Потерявший себя где-то на крутых горках двадцатого века Разум прятался от самого себя, от прогресса, играл с ними то в жмурки, то в салочки. Разбилась вдребезги идея божественного происхождения власти, и люди перестали уважать монархов, затем вообще всякую власть, а часто – самих себя. Человек с улицы бросил вызов аристократии. Массовый век вызвал на бои без правил старую элиту, прицелился в глаз элите вообще. А в России власть слабела с каждым месяцем, днем, часом. Власть, словно снулая рыба, судорожно зевала, таращила свои полумертвые, уже подернутые мутной, белесой, застывающей на глазах пленкой глаза…
Но и повсюду в Европе уходили в прошлое индивидуализм, голубая кровь, хорошее происхождение, образованность, достоинство и нравственность, да и теория Дарвина, а ля Томас Хаксли, оказалась как нельзя кстати. А после мировой войны разные страны пошли разными путями. Свобода – старая, как мир, мечта, старый кумир, напяливший на себя почти не узнаваемые шутовские одежды, – свобода захлестнула мир огромной мутной волной. Кто-то сумел выплыть, не захлебнувшись в отвратительной горько-соленой жиже…
Судьба других была определена как минимум на столетие.
Какой шторм свободы поднялся в нашей стране! Захлестнули ее, затопили волны неуправляемой свободы. Шутовской колпак нацепила она себе на голову.
Даешь швободу!!!
Гопникам захотелось швободы.
Что заставило этих людей терять человеческий облик?
Вылезла из щелей и дыр, показала острые клыки социальная зависть.
Вы хотели сильной власти? Она придет скоро. Пройдет немного лет – вы получите сильную власть. Вы хотели свободу-анархию? Получайте произвол и диктатуру! Советская страна устремилась на покорение пространства, а заодно и времени, растаптывая достоинство простого человека. Но… по плечу ли покорить пространство и время обычному смертному, даже если он Вождь всех Времен и Народов?
За величие диктаторов XX века, за близость коммунистического Завтра придется расплачиваться в течение столетий. И не только России.
…И вдруг замаячило на заднем плане зловещее сооружение гильотины, показались в отдалении красные фригийские колпаки якобинцев и косой острый нож убийственной конструкции. Вот оно! Всего через несколько секунд неумолимый нож падет на склоненную голову, отсекая ее очередной жертве…
Не дай Бог попасть в эпоху Террора! Неважно, какой чеканки – якобинской, сталинской, нацистской.
Какая опасность может угрожать сегодня? Эпоха диктатур прошла, они остались в XX столетии, а история едва ли повторится, в точности воспроизведя старую модель власти. Хотя… иногда эта затейница выкидывает такие номера, что диву даешься.
Мы пришли туда из будущего – сто лет спустя.
Виктор Мальков
Россия и мир, 1914-1918
Пространство времени в воспоминаниях, дневниках и письмах
Россия – страна всех возможностей, сказал кто-то.
И страна всех невозможностей, прибавлю я.
Эрик Хобсбаум – «последний сталинист», как дружески-шутливо называл его американский историк А. М. Шлезингер-мл., в своей книге «Век экстрима», говоря о «коротком XX веке» (1914–1991), писал, что Великая война и ее последствия (и среди них в качестве ключевого события – Октябрьская революция 1917 года в России) дали толчок экономической и социальной трансформации, полностью изменившей лицо человеческой цивилизации [8] . «Позолоченный XIX век» для одних, по словам Хобсбаума, растворился без остатка в ностальгических воспоминаниях: «позабудь про камин, в нем погасли огни». Для других, как писал «ранний» Томас Манн, он становился объектом «наглого пренебрежения» [9] , поскольку по их представлениям он разоружил и обезволил человечество перед лицом грядущих испытаний, усыпив его бдительность в отношении скрытых мотивов сил разрушения, коренящихся в изъянах человеческого духа, погрязшего в самодовольстве и филистерстве. Третьи, мечтая о «царстве свободы» в государстве-утопии, рассуждали в терминах теории империализма, по их мнению, раскрывающей все глубинные причинно-следственные связи в процессе назревания гигантского конфликта интересов и раскола мира на враждебные блоки.
8
Hobsbowm Е. The Age of Extremes. A History of the World, 1914–1991. New York, 1994. P. 5, 6.
9
Манн T.
В форме рабочих идеологем и военных доктрин распространялись планы возвышения одних стран за счет других, вытеснения конкурентов с сырьевых рынков и торговых плацдармов, захвата стратегически важных территорий и позиций на суше и на морях, идеологической и культурной экспансии. В «тепличных» условиях притворно романтического мирного времени подспудно накапливались идеи реваншизма и национального превосходства. И тем не менее знаком эпохи, общим для всех становились реальные социальные и правовые достижения ведущих, «передовых» держав на всю глубину общественных структур и договорных отношений. Реформы коснулись государственного устройства и органов местного самоуправления (включая полицию и судебную систему), фабрично-заводского законодательства, систем социального страхования, демократизации общеобразовательной школы и вузовского обучения, коррекции земельных отношений и содействия крестьянским кооперативам, поощрения свободомыслия, партийных перегруппировок с выходом на авансцену оппозиционных левых партий, избирательных прав, гендерных отношений и т. д. Межконфессиональные и межэтнические отношения оставались напряженными, все привилегии сохранялись за титульной нацией, но и то и другое контролировалось правительствами, где больше, а где меньше законодательно закрепляющих права нацменьшинств.
Нельзя не сказать и о внедрении систем финансового регулирования и даже об экспериментах с занятостью, системой вспоможествования и пенсионного обеспечения.
Европа и Северная Америка обустраивались, приобретая вполне респектабельный, привлекательный вид. Этим процессам сопутствовал не только рост грамотности населения, но и сдача экзамена на зрелость имущими классами, показавшими себя заинтересованными в распространении научного знания и не только. В полном соответствии с изменением архетипа национального патриота проходило движение от гуманности через национализм к зверству (как писал Альфред Вебер). Культ науки прямым путем вел к модернизации вооружений, флотов и армий, что становилось в духе времени первейшим показателем культурности и благополучия наций, их успешности в целом. Реально, как это ни парадоксально, на этой модернизации до поры до времени держался баланс сил в мире, эффективность дипломатии и устойчивость режимов. Складывался механизм манипулирования массовым сознанием, его милитаризации и привычка к ранжированию народов по расовому принципу.
Возник феномен, который можно было бы (с оговорками) обозначить понятием пространства времени, охватывающего синхронно проходившие в различных странах и примерно одноплановые для западного и опосредованно восточного мира трансформационные процессы, закрепляющие достижения гражданского общества и развития личности, благодаря расширению коммуникационных связей, туризма, динамично повышающейся потребительской способности масс и тяги к просвещению и обмену знаниями, а также пока только первых признаков стирания различий между сословиями и классами, богатыми и бедными. В этих более или менее последовательно осуществляемых преобразованиях отчетливо угадывались контуры нового мира. Быть его провозвестником открыто претендовали США с их «Американской мечтой». Э. Хобсбаум пишет, что «Человечество (в целом. – В.М.) находилось в ожидании альтернативы». Оно пыталось заглянуть в будущее с тем, чтобы узнать, каким это будущее будет.
То же «ожидание альтернативы» пронизывало и русскую интеллектуальную среду. Однако в политике оно оставалось слабо выраженным. З.Н. Гиппиус в предисловии (1920 г.) к своим знаменитым «Дневникам» писала, что продвижение новых идей в живую российскую действительность было делом призрачным. «Партия конституционно-демократическая (кадетская) единственно значительная либеральная русская партия в сущности не имеет под собой никакой почвы. Она держалась европейских методов в условиях, ничего общего с европейскими не имеющих» [10] . В России, по образному выражению той же Гиппиус, «партийно-молчащей самодержавной» дать выход волеизъявлению масс и придать ему рационально-правовой характер оказалось невозможным.
10
Гиппиус З. Дневники. Воспоминания. Мемуары. Минск, 2004. С. 5.