Неизвестная война
Шрифт:
Досадуя на себя, что опустился до копания в грязном женском белье, осторожно тряхнул несколько деталей одежды — нет, насекомые на месте. Стало быть, все в порядке, барышня именно та, за кого себя выдает, а не какой-нибудь агент мирового капитализма, пытавшийся украсть сумочку у ответственного работника Коминтерна. Конечно, не исключено, что для операции наняли беспризорницу, со всеми вытекающими, но это вряд ли. Можно бы кого-нибудь и получше найти, чем малолетняя шлюшка.
Часа через два, если не три, меня позвали, чтобы перенести девушку
— Вы не волнуйтесь, деточка, — сказала вслед Елена Дмитриевна. — Завтра найдем тебе хорошее место. Если что — позвоню Луначарскому.
Интересно, что это за особа такая, которая может просто так позвонить Луначарскому[1]?
Уложив девушку, я собрался запереть дверь на ключ, но этому воспротивилась Наталья.
— А если девочка в туалет захочет?
Резонно. Ночного горшка здесь нет, а лужа в номере меня не устраивает.
Утром мы с Натальей отправились навестить найденыша. Я не особо удивился, обнаружив, что комната пуста. Но мало того, что пропала гимназистка с панели, но отсутствовало постельное белье, одеяло и подушка. Да что там — пропала даже кружка, в которой принесли чай!
Чертыхнувшись, я кинулся к платяному шкафу. Ага, мой старый комплект обмундирования тоже исчез. Да и какой же он старый, если я его и месяца не носил? Хорошо, что прочего имущества у меня нет, а часы от Дзержинского и прочие реликвии таскаю в карманах.
— Предприимчивая барышня, — похвалил я девушку. Вздохнул: — А с меня теперь за пропажу спросят.
— Брось. Разберемся с твоим барахлом, — отмахнулась Наталья. — Скажи лучше, как ее охрана пропустила, с подушками и одеялом?
Наталья Андреевна уже собралась спуститься вниз, ругаться, но я остановил ее:
— Ты же не давала команду держать и не пущать, верно? А вещи она могла и в окно выбросить.
Подергав оконную раму, хмыкнул — нижний шпингалет закрыт, но верхняя часть хлябала.
— И куда теперь пойдет? — взгрустнула Наталья, но потом махнула рукой.
В конце концов, у девушки был выбор — пойти в детский дом или вернуться на панель, и она его сделала.
Наталья ушла на службу, а я пошел на Лубянку, решив навести-таки порядок со своими документами. Все же партийный билет — это не шутка.
Первичная ячейка РКП (б), где я оставлял свой партбилет в январе сего года, занимала комнатушку в торце здания. Собственно, сама ячейка, насчитывавшая в январе человек сто, собрания проводила этажом выше в одном из кабинетов, а здесь обосновался секретарь партячейки, письменный стол и огромный сейф, оставшийся от прежних владельцев — страховой компании.
Хозяин кабинета — незнакомый толстячок с гладко выбритой головой, был занят чтением книги. Не иначе, изучал труды основоположников.
— Здравствуйте
— Товарищ, а вы читать умеете? — оторвал недовольный взгляд от книги бритый.
— А что такое? — удивился я.
— Там написано — прием граждан с одиннадцати утра и до четырнадцати часов, а сейчас сколько? — хозяин кабинета демонстративно посмотрел на модные наручные часы — здоровенные, как у товарища Сухова из «Белого солнца пустыни». — Еще и десяти нет.
— А я-то думал, что вывеска от прежних хозяев осталась. Тогда ладно, товарищ, пойду я. Вернусь, когда секретарь придет.
— Что значит, когда секретарь придет? — возмутился бритый, захлопнув книгу. — Я и есть секретарь, Билев Федор Никодимович. Избран, к твоему сведению, общим собранием членов РКП (б) Центрального аппарата ВЧК!
— Да? — с сомнением протянул я. — А я думал, что здесь какой-нибудь бухгалтер засел или делопроизводитель. Чего бы секретарю партячейки от товарищей по партии отгораживаться?
— Чем это я отгораживаюсь? — не понял Билев.
— Так объявлением этим, о приеме. Ладно у Феликса Эдмундовича такое висит, у него дел много, но вы не товарищ Дзержинский.
Сравнение с Председателем ВЧК подействовало.
— Ладно, товарищ, коли пришел, выкладывай, гнать не стану. Слушаю внимательно, чего хотел?
После такой фразы мне захотелось кинуть в секретаря партячейки чем-нибудь тяжелым, вроде моего револьвера, но сдержался. Этак, попадешь по лысине секретаря партячейки, могут и выпад против партии впаять.
— Хотел выяснить, как мне получить партийный билет нового образца.
— Так без проблем, — пожал плечами Федор Никодимович. — У нас лишней бюрократии нет. Сдаешь мне старый партбилет, пишешь заявление, а дня через три-четыре получишь новый.
— Три-четыре? — вздохнул я. — А пораньше никак нельзя? Мне, товарищ Билев, в важную командировку уезжать.
— Так что я поделаю? — опять пожал плечами Билев. — У меня ж тут не типография, бланков готовых нет. Пока закажем, то да се. А, еще фотография твоя нужна. А это, сам понимаешь, еще время.
— Ясно, — загрустил я.
— Давай так поступим, — почесал Билев лысый затылок. — Ты мне пока заявление оставь со всеми данными, мы тебе партбилет закажем. Придешь с фоткой, сразу и вклеим, печать поставим. Вот, возьми бумажку, все напиши. И дату приема, и номер старого билета, и кто тебя принимал.
Федор Никодимович перестал казаться законченным бюрократом. Взяв лист бумаги, я сказал:
— Только я своих данных не знаю. Мне бы мой партбилет взять, он в вашем сейфе лежит.
— А почему он в сейфе? — строго поинтересовался Билев. — У настоящего большевика партийный билет должен быть всегда при себе. Вот здесь, — похлопал секретарь себя по груди. Потом, покрутив башкой, спросил:
— А ты, товарищ, вообще кто такой? В лицо я тебя не знаю.
Я потихонечку начал заводится. Мысленно посчитав до десяти, сказал: