Неизвестная земля (сборник)
Шрифт:
Василию Васильевичу нравится упрямство сына, хотя кажется, что использовать его следовало бы для достижения более высокой цели, чем писание научно-фантастических произведений.
Чтобы переменить тему разговора, он спрашивает Алексея:
— Помнишь, я рассказывал тебе историю исчезновения профессорского портфеля?
— Нашелся он? — без особого интереса спрашивает Алексей.
— Профессор просил меня никому не рассказывать о пропаже его портфеля. Имей это в виду и ты.
— А какие ты делаешь выводы из этого?
— Похоже, что он сообщил кому-то о происшествии
— Какие же могут быть секреты у профессора, работающего над проблемами нейтрино, о котором толком никто из ученых ничего пока не знает? — удивляется Алексей.
— А вот он, может быть, узнал что-то такое, что другим неизвестно.
— Но ведь такие открытия публикуются…
— Опубликует, наверно, и он, а до того времени… И потом открытие его, может быть, таково, что о нем вообще не следует распространяться. Очень прошу тебя в связи с этим…
— Ладно, ладно! — смеется Алексей. — Можешь не сомневаться — буду нем, как сам знаешь кто.
— И еще один тебе совет, но уже из другой области: ты не очень-то разбрасывайся, не читай все подряд. Сосредоточься на главном, а главное для тебя — поиск достаточно убедительной причины гибели Фаэтона. И я бы искал ее не в космосе, не в метеоритах и астероидах, а в недрах нашей планеты. В тайнах ее ядра.
— А ты не можешь познакомить меня с этим профессором? — неожиданно спрашивает Алексей. — Как, кстати, его фамилия?
— Кречетов, Леонид Александрович. Однако познакомить тебя с ним сейчас, пожалуй, не совсем удобно. В другой раз как-нибудь.
— Дождусь я вас сегодня? — кричит из кухни рассерженная Анна Павловна. А когда они садятся, наконец, за стол, говорит Алексею: — Вчера я отважилась прочесть один из ваших сборников научной фантастики. Нужно же знать, чем так увлекаются современные мальчишки и девчонки.
— Ну и как?
— Во-первых, почти ничего не поняла. Раньше, во времена Жюль Верна, хоть что-то растолковывалось, а теперь пишут так, будто всем известно, что такое «красное смещение», «парадокс часов» и еще какой-то «фотометрический парадокс». А таких терминов, как «постоянная Планка», «постоянная Больцмана», «число Авогадро», не считая «парсек» и «астрономических единиц», больше в тексте, чем в нормальной человеческой речи.
— Но ведь сама же говоришь, литературой этой увлекаются и мальчишки и девчонки — значит, разбираются как-то во всем этом.
— Да, возможно, — пожимает плечами Анна Павловна.
9
Корнелий Телушкин развивает теперь энергичную деятельность. В антирелигиозном обществе получает он командировку в подмосковный поселок Тимофеевку. Там находится старинная церковь, священнодействует в которой воспитанник Одесской духовной академии отец Никанор. Об этом поведал Телушкину приятель его, художник-реставратор Михаил Лаврентьев. Он не раз уже помогал Корнелию обделывать его темные делишки. Привлек его Корнелий и к операции «Иисус Христос», кратко именуемой теперь «И. X.».
В Тимофеевку выезжают они тотчас же, как только Телушкин
— Ох, боюсь я за эту операцию, Корнелий, — вздыхает дорогой тщедушный, прыщеватый Лаврентьев. — Черт ведь его знает, как после твоей лекции отнесется к нам этот отец Никанор…
— Ты же уверяешь, что он человек интеллигентный, искренне верующий в бога?
— В том-то и дело! А ты ведь не можешь бога не разоблачать, раз твоя лекция антирелигиозная. Тогда уж лучше как-нибудь так сделать, чтобы он не слышал этой лекции…
— Наоборот, ему непременно нужно ее послушать. Это для тебя задача номер один. И не скрывай от него, что я твой приятель. Постарайся даже намекнуть ему, что я человек верящий если не в бога, то в какое-то высшее существо. А главное, что я бывший студент физико-математического факультета и произвожу будто бы какие-то непонятные тебе эксперименты по общению с этим высшим существом.
— Ну, а как же я ему объясню, почему ты антирелигиозные лекции читаешь? — недоумевает Лаврентьев, прозванный Богомазом, так как специализировался главным образом на реставрации старинных икон и вообще иконописной живописи.
— А этого ему и объяснять не надо. Это он и сам поймет, как только мою лекцию послушает, — смеется Корнелий. — А пойти на нее он, по-моему, должен. Любопытно ведь послушать идеалиста, читающего атеистические лекции. Все остальное я ему потом сам объясню, как только ты нас познакомишь.
В Тимофеевку они прибыли около шести. Телушкин сразу же является в поселковый Совет. Знакомится там с секретарем местной комсомольской организации Козыревым — лекция предназначается ведь в основном для молодежи.
— Ну-с, как у вас обстоит дело с аудиторией, молодой человек? — деловито осведомляется Корнелий, протирая свои заграничные очки в золотой оправе. Он очень дорожит ими и надевает лишь на периоды самых ответственных «операций». В этих очках у него необычайно импозантный вид. С добросовестностью киноактера он очень тщательно отработал перед зеркалом и жесты и мимику. На окружающих он производит впечатление интеллигентного, скромного, со вкусом одевающегося человека.
По просьбе Корнелия Колокольчиков даже снял его на пленку любительским киноаппаратом. Глава корпорации долго потом изучал себя на экране и обнаружил несколько дефектов в своей походке и костюме, что и было затем исправлено.
— Наша корпорация идет в ногу со временем, — любит говорить своим компаньонам Корнелий. — Она оснащена фото- и киноаппаратурой, магнитофонами для перезаписи дефицитных музыкальных новинок, мощными лупами и даже микроскопами — пока, к сожалению, школьными — для обнаружения фальшивок, которые иногда подсовывают нам конкурирующие с нами коллеги-бизнесмены. Главная наша задача теперь — поднять культурный и профессиональный уровень членов корпорации. Моя личная библиотека для этого в полном вашем распоряжении. Лекции по профессиональному мастерству придется читать мне самому. К сожалению, мы не располагаем возможностью публиковать их типографским способом.