Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант
Шрифт:
В политике Людмила Георгиевна была совершенно несведуща. В ней, как она понимала, все должно строиться и основываться на интересах народа, его благоденствии и благополучии, на потребностях в общественном мире, на необходимом равновесии государств.
Ее шесть раз приглашали в высокие инстанции, чтобы она подумала над заявлением о приеме в партию, буквально уговаривали «вступить в ряды», дескать, как это понимать, лауреат Ленинской премии, кавалер орденов Ленина и не член КПСС? Но тут вмешался Гридин: «Зачем тебе вступать в партию? Ты что, будешь лучше петь с партбилетом в косметичке? Или таланта прибавится, ума, славы, аплодисментов? Другое дело, если заниматься политикой… Но и это занятие для художника, писателя, артиста есть жалкая трата времени и, как верно заметил когда-то Золя, „плутовская мистификация, удел невежд и мошенников“».
Зыкина не принимала многопартийность, когда в государстве существует множество мелких и не очень партий, течений, фракций, развращающих, по ее мнению, общество, лишая его стабильности, цельности, нравственных критериев и устоев.
Ее возмущала пустота сплошь и рядом кресел на заседаниях Государственной думы. «Почему в зале несколько десятков человек вместо четырех сотен? Где остальные? Как можно решать государственные вопросы и принимать законы, если нет кворума? Может пора, как советовал Солженицын, отзывать депутатов, если они не хотят выполнять свои депутатские обязанности?»
В одном из интервью заметила: «Мне неловко за некоторых депутатов, которые не имеют элементарной внутренней культуры, а, не имея ее, нельзя быть депутатом. Потому что такой человек не любит тех, с кем и ради кого ему приходится работать. Депутату нужно быть очень честным».
При встречах с государственными лидерами она всегда отстаивала прежде всего интересы культуры, особенно в годы развала Советского Союза. Страстная поборница величайших свершений в области искусства, свидетелем которых она сама была, не побоялась при встречах и с Горбачевым, и с Черномырдиным прямо и открыто говорить о наболевшем, о том, что руководители государства мало заботятся об отечественной культуре, не уделяют ей должного внимания. Она и Ельцину дала отповедь в Кремле на очередном совещании по вопросам развития национальной культуры, напомнив ему о былых достижениях. «Наши оркестры, музеи, хоры, ансамбли, труппы мирового уровня влачат жалкое существование… Почему государство самоустранилось от насущных проблем культуры? В Советском Союзе насчитывалось 360 тысяч библиотек, 125 тысяч клубов и дворцов культуры, более 1140 музеев, 540 драматических и музыкальных театров, почти 50 тысяч народных университетов культуры… В какой еще стране мира можно было найти такое богатство и как выглядит оно теперь?». Ельцин «обещал помочь», но воз и ныне там. Напомнила Зыкина президенту и о письме, подписанном видными деятелями культуры страны и направленном ему по поводу плачевного состояния одного из самых знаменитых в мире коллективов — ансамбля песни и пляски имени Александрова, на которое никакой сколь-нибудь значимой реакции президента не последовало. За полтора года до кончины Папа Иоанн Павел II пригласил ансамбль — в единственном числе — на гастроли, прошедшие с огромным успехом в Ватикане, а затем и в странах Европы. «Для того чтобы вспомнить о величии ансамбля, потребовался Римский Папа», — заметила с грустью певица, когда услышала новость.
На торжество по случаю вывода из Германии Западной группы войск канцлер Германии Гельмут Коль спросил Зыкину, как она относится к политике и что думает о ней, на что, к удивлению Коля, певица ответила: «К сожалению, где слишком много политики, там нет места культуре. Разумная политика не может быть аморальной, безнравственной, без любви к людям».
Из политиков верхнего эшелона власти Зыкина, конечно же, была ближе всего к B. C. Черномырдину, когда он возглавлял правительство страны. Она с его помощью хотела создать Академию культуры России, стала набирать штат, и были вложены деньги под ее строительство в Москве. Но, кажется, Лужков не согласился, мотивируя это тем, что она Москве не нужна, такая есть уже в Ленинграде.
Распад Советского Союза воспринимала болезненно, считая, что это чей-то злой умысел. Не понимала, например, как Крым оказался частью Украины. «Сколько раз омытый русской кровью полуостров вдруг стал не нашей родной землей, — возмущалась она. — Прапрадеды, деды и отцы головы сложили за отечество, их тела там захоронены, и по этой святой для каждого русского человека земле топают другие люди. Повесить бы того человека за одно место на Спасской башне, кто принял решение о передаче Крыма. Может, нам пора и Камчатку с Сахалином отдать от большого ума?»
Зыкина была благодарна Ю. М. Лужкову за его помощь Черноморскому флоту, за строительство жилья для моряков. «Вот Лужков-то понимает, что Крым — наша земля. Жаль только, что наверху никто не хочет поддерживать его более весомо».
—
Она не понимала, например, почему возят куриные окорочка из-за океана, «словно мы сами без рук сидим, как инвалиды, и нам, немощным, помогают из США, как в Великую Отечественную войну. Да мы этих кур, говорила певица, можем столько развести, что завалим ими всю страну. Помнишь Борю Штоколова, как он возмущался, что в стране не было лука?». В 1980 году Зыкина пела в Ленинграде и в один из свободных от концертов вечеров, пригласив меня, решила навестить известного певца народного артиста СССР Б. Т. Штоколова, раздобыв где-то для подарка банку башкирского меда, получив в ответ от артиста связку отличных сушеных белых грибов. В стране действительно был неурожай лука, и Штоколов, выпив «рюмку чая», гремел басом на всю квартиру: «Люся, как это получается, что у нас на Руси нет лука?! Да, твою мать, можно этим луком завалить не только магазины, а и Спасскую башню вместе со звездой! В такой огромной стране и нет лука?! Понимаю, где-то он не уродился, а где-то просто раздолбай вовремя урожая не собрали. Надо только к делу руки приложить, а не чесать перед и зад, спрашивая поминутно самого себя, какая погода будет завтра».
Увидела по телевидению, как повсюду сносят памятники Ленину:
— В Германии памятники Карлу Марксу даже берегут. И надпись: «выдающийся экономист, ученый, философ» никто не замазывает краской или еще чем-то. У нас же не помнят, откуда мы родом. Если нет толку исправить ошибки прошлого, давай глумиться над памятью, тут большого ума не надо.
Услышала из уст Джорджа Буша, что Ленин — «беглый юрист».
— Тоже мне, гений выискался, — говорила в сердцах. — Сидел бы на своем ранчо и меньше пил. И не говорил того, чего не следует.
О Сталине у нее было двойственное впечатление.
— Я хорошо помню, — вспоминала Зыкина, — март 1953 года, когда не стало Сталина. Несколько дней страна была в трауре. Люди, словно онемев от горя, ушли в себя. День погребения, когда по всей Москве ревели заводские и фабричные гудки, казался концом света. Толпы двигались мимо гроба с робким, настороженным чувством, испытывая растерянность и испуг, словно перед неминуемой катастрофой. Многие рыдали, убиваясь по потухшему светилу. Приехавшая из деревни дальняя родственница бабушки рассказывала о том, как ее мужа отправили за лагерную колючую проволоку без суда и следствия. На возгласы секретаря партячейки, призывавшего на собрании колхозников «ответить на смерть товарища Кирова, убитого предателями и наймитами, высоким урожаем зерновых», он не к месту обронил: «А как товарищ Киров в гробу узнает о нашем урожае?». На другой день односельчане его уже не видели. Отец, прошедший горнило войны, рассказывал, как шли навстречу фашистским танковым армадам плохо вооруженные солдаты. «Уверяю, — говорил он, — что не будь сталинского вандализма в армии в канун войны, не были бы человеческие жертвы столь велики, а территориальные потери столь позорны и унизительны!».
Однако при встречах, коих было не счесть за ее жизнь, с ветеранами Великой Отечественной войны певица часто получала совершенно иную информацию о толковании деятельности «вождя народов». По их мнению, гений Сталина во время войны не подлежал сомнению, что это был великий человек, мудрый государственный деятель, выдающийся политик, спасший страну и Европу от фашизма. И когда я поведал певице о мнении Черчилля, которого никак нельзя отнести к большим друзьям нашей страны, о Сталине, считавшего, что «большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавлял гений и непоколебимый полководец», что Сталин был, по мнению премьер-министра Великобритании, «выдающейся личностью», Зыкина почему-то согласилась и не стала опровергать суть моих слов. «Когда Сталин входил в зал Ялтинской конференции, все вставали, — продолжал я, — и держали руки по швам, в том числе и Черчилль». «Так и должно быть, — соглашалась Зыкина. — Сталин — фигура мирового значения».