Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?
Шрифт:
Таблица 3.1.2. Домохозяйства в сельской местности по данным переписи 2002 года
Источник: Число и состав домохозяйств 2004: 6-19.
Алкоголизм и деревня
Экономическая депрессия географически обычно сочетается с социальной. Тогда «болезни отрасли» или предприятия на поверку оказываются «болезнями места».По данным районной статистики, в Косинском районе Коми-Пермяцкого АО (см. раздел 2.3) каждая третья смерть в 2000 и 2001 годах произошла от неестественных причин. Из них половина – от прямого отравления алкоголем, другая – от бытовых и производственных травм, также в основном связанных с ним. Таких примеров слишком много, чтобы не прийти к выводу: алкоголизм стал главным бичом сельской местности. Он есть и в городе, но в деревне особенно заметны его последствия. При замкнутости сельского сообщества, отсутствии выбора занятий для жителей, а полноценных работников – для руководителей, алкоголизм разрушает само это сообщество и его экономические основы. Очень многие руководители предприятий, фермеры и предприниматели жаловались нам, что в селах с населением 100–300 человек не найти людей, которые не уйдут в запой через несколько дней после начала работы или первой же зарплаты. Достаточно посмотреть
Население зачастую само осознает причины своих бед. Например, массовые опросы ВЦИОМ 1995 и 2001 годов, посвященные проблемам бедности, показали, что доля сельских жителей, которые в качестве основной причины своей бедности называли злоупотребление спиртным (42 % опрошенных в 1995 году и 39 % – в 2001-м), почти равна доле населения, видящего причину во вне – в экономическом положении в стране. Невозможность найти работу назвали основной причиной бедности 30–35 % опрошенных, столько же – лень (Зубаревич 2003:155). Тяжелые формы алкоголизма резко осложняют социально-экономическую ситуацию на селе. Помимо глубины социальных патологий, трудовые ресурсы деревни отличают от человеческого потенциала большого города острый дефицит людей, способных к ответственной, в том числе руководящей работе, обилие жителей пожилого возраста и смещение трудового баланса в пользу женщин. И хотя женский алкоголизм теперь тоже совсем не редкость, все же намного более распространен мужской. Половой дисбаланс занятости характерен в общем-то для слаборазвитых стран. В России, особенно в сельской местности, он тоже увеличивается. Женщина все чаще становится основным работником и кормильцем семьи, совмещая работу на предприятии и в своем собственном хозяйстве. Роль женщин в сельской местности вообще увеличивается на фоне общей деградации человеческого потенциала.
Таким образом, учитывая социальные патологии, мы можем говорить не столько о демографических, сколько о социально-демографических ресурсах сельской местности.
Ухудшение демографической структуры, алкоголизм и прочие патологии оказались во многих районах губительными для крупных и средних агропредприятий, на которых просто не осталось полноценных работников. Например, статистические расчеты по 1400 административным районам Европейской России показали, что существует очень сильная зависимость результатов деятельности предприятий от степени депопуляции и плотности сельского населения. При плотности менее га, а особенно менее 5 человек на 1 кв. км в районах депопуляции, как правило, наблюдаются самые низкие показатели урожайности культур, надои молока, преобладают убыточные предприятия (Нефедова 20036:328–340). Такая ситуация сложилась задолго до 1990-х годов, и современный кризис только обнажил «старые раны». При этом главным оказалось не столько само количество трудовых ресурсов, сколько качество сельской среды, ставшее результатом длительного «отрицательного» отбора населения. В социальной психологии все эти процессы описываются теорией селективности миграций, указывающей на то, что в миграционный поток вовлекаются личности определенных типов, нацеленные на самореализацию, повышение экономического статуса и т. п. (Березин 1988). Данные о российском селе хорошо иллюстрируют эту теорию: отсюда действительно уезжают более активные, молодые и здоровые люди.
Места, как и люди, имеют свой характер и свои болезни. Можно говорить о «больных местах», формирующихся в ареалах длительной сильной депопуляции (Там же, 109). Даже «свежие», приехавшие из других районов люди, попадающие в эти места, в конце концов спиваются. Поэтому те, кто хочет чего-то добиться в жизни, бегут из сельской среды, тем самым закрепляя низкий уровень возможностей и желаний местного населения. Таким образом, длительный исход активной части сообщества и генетически накапливаемые патологии приводят к его деградации (инволюции) и постепенному исчезновению.
Мы много раз попадали в такие села в Новгородской, Ярославской, Тверской, Пермской, Архангельской областях, и они оставляют очень тяжелое чувство (см. некоторые примеры в разделах 2.3,2.4,2.5).
Люди сами осознают наличие таких безнадежных «ареалов». Нам не раз говорили о некоторых селах и даже группах сел, в основном в Нечерноземье: «Там все равно ничего не получится, что ни делай» или «Там люди с ленцой» и т. п. Это сказывается не только на работе предприятий, но и на индивидуальных хозяйствах, которые сведены в таких «ареалах» к минимуму (картошка, немного овощей), и на общем облике сел с черными, полуразрушенными избами. Это понятно и объяснимо, если в селе остались немощные старушки. Но часто есть и «мужики» – мужчины трудоспособного возраста, для которых легче набрать ведро грибов на бутылку, чем заниматься своим огородом. Именно в таких местах и личное подсобное хозяйство, и полуживые предприятия держатся на женщинах.
Для понимания этиологии «болезни места» недостаточно анализа депопуляции и качества человеческого капитала. Она всегда сочетается с экономической депрессией, часто вызванной не только качеством работников, но и отсутствием инвестиций, инфраструктуры, плохим менеджментом. А это означает не только невозможность заработать деньги, но невозможность их потратить, что лишает людей любой мотивации к труду. Поэтому «болезни места» и возникают чаще вдали от городов (см. разделы 3.5 и 4.1)
Выбраться из ямы одинокому селу очень тяжело. И дотации предприятиям здесь не помогут. Технику все равно загубят, а скот разворуют или заморят голодом. Можно не соглашаться с булгаковским героем, считавшим, что «разруха» – у людей «в головах». Но бесспорно одно: диагноз «болезнь отрасли», «болезнь предприятия» часто бывает неверным, на поверку это оказывается «болезнь места».
С другой стороны, есть места с чрезвычайно активным сельским населением. Там обычно формируются ареалы товарного хозяйства, о которых рассказывалось в предыдущей главе, из этой среды выходят фермеры. Случайны ли географические различия трудовых ресурсов?
Об этом в последнем разделе этой главы, 3.5.Безработица или дефицит труда?
Сельская безработица парадоксальна, потому что все сельские жители ведут свое личное хозяйство, порой товарное, которое дает им гораздо больший доход, чем «официальная» работа на предприятиях.
Сильный отток населения из деревни в города породил в 1970-1980-х годах такой феномен, как дефицит работников в колхозах и совхозах.
Однако этот дефицит во многом был связан с нерациональной организацией агропроизводства и низкой производительностью труда. Даже по официальным данным занятых в сельском хозяйстве у нас значительно больше, чем в западных странах: в 1992 году – 14 % населения, в 2003-м – и% (Россия в цифрах 2004:80). А в Великобритании в сельском и лесном хозяйстве вместе работает 1,8 % населения, в США – 2,7 %, в Германии – 3 % (Содружество 1999).
Переход на рыночные отношения обнажил избыток занятых на предприятиях, а кризис общественного агропроизводства вытолкнул с работы людей трудоспособного возраста во многих сельских районах. Произошло абсолютное сокращение работников сельхозпредприятий. В 1990 году российское сельское хозяйство давало место работы 48 % трудоспособного сельского населения России, а в 2000-м –
Неэффективность коллективных сельхозпредприятий и законодательные изменения 1990-х годов, давшие сельским жителям больше земли для индивидуального хозяйства, привели и к добровольному оттоку из предприятий на подворья. Продавать свою продукцию надежнее, чем ждать нищенской нерегулярной зарплаты в колхозе. Сельская безработица парадоксальна, потому что в условиях России практически все сельские жители так или иначе ведут свое личное хозяйство, часто товарное, которое приносит им заведомо больше денег, чем могла бы приносить «официальная» работа на предприятиях. Тем не менее, несмотря на то что 1990-е годы выявили своеобразную перенаселенность сельской местности, дефицит трудовых ресурсов на агропредприятиях в ряде районов сохраняется. Но он имеет не столько количественное, сколько качественное измерение и связан с особенностями человеческого капитала: население есть, а работать часто некому.
3.2 Земельные ресурсы
Для того чтобы понять суть землепользования населения, поясним, что земля в России может быть частной, государственной и муниципальной, т. е. в последнем случае принадлежать районной, городской или сельской администрации. Поскольку в России понятия неприкосновенности частной собственности не существует и землю уже не раз отбирали, для людей нет особой разницы между официальными категориями землепользования. В умах сельских жителей сложилось совсем иное деление: моя земля, «ничейная», или общая, земля и земля чужая.
Такое отношение к земле имеет очень глубокие корни. Постоянная колонизация России оказала на ее население огромное влияние. Длительное существование системы «полубродячего» скотоводства и земледелия способствовало стремлению закрепить за собой не тот возделанный участочек, который вскоре, может быть, будет брошен, а как можно больше земель для новых сельхозугодий (Качаровский 1906:88). Это не рождало фермерского отношения к земле как к продукту труда. Земля считалась даром Божьим, на который у всех, как на воздух, права равны.
И даже по мере того как оставалось все меньше свободных земель, такое отношение к земле могло измениться (и менялось) только в случае хуторского расселения, которое для России было не характерно. В деревнях же формируется коллективное право на район захвата земель, с выделением не только «моих» и «чужих», но и «наших» земель, из которого и выросла общинная организация и общинная психология (Там же, 109).
Сейчас «моя земля» – это небольшой огород, иногда сенокос недалеко от дома, которые могут быть и в частной собственности, и арендованными, и просто захваченными. Общая земля – это выгоны и сенокосы деревни: при этом люди чаще всего и не знают, кому эти земли принадлежат формально. И наконец, чужая – это земля соседей, а также колхозная, государственная и т. п.
Коллективная и частная земля
Согласно статистике, коллективные предприятия до сих пор используют 76 % всех российских сельскохозяйственных земель.
Всевозможные ограничения частного землепользования советских времен (см. раздел 1.3) способствуют распространенному мнению о долговременном дефиците земли для индивидуальных хозяйств. Поэтому во время реформ 90-х и было предпринято столько усилий, чтобы добиться для людей возможности использовать больше земли и передать ее в частную собственность. Но низкая активность сельских жителей даже в использовании той земли, что им положена по закону, говорит о том, что дело не в недостатке земель. Попробуем в этом разобраться.
Согласно статистике, коллективные предприятия до сих пор используют 76 % всех российских сельскохозяйственных земель (табл. 3.2.1), хотя значительная часть из них формально считается собственностью крестьян. Но распоряжаются большей частью земельных долей сельских жителей, как прежде, коллективные предприятия. А реальный частный сектор земельной собственности – это 16 % сельскохозяйственных земель. В основном это хозяйства населения, земли фермеров и горожан.
Таблица 3.2.1. Структура использования российских сельскохозяйственных угодий по видам пользователей (на начало соответствующего года), 1950–2004, %
Источники: Российский статистический ежегодник 1996: 551; Народное хозяйство 1957: 127’ Сельское хозяйство 2000: 52, 86; Земельный фонд 1961; Сельское хозяйство 2004: 55, 97.
С середины 1990-х годов на второе место по землепользованию после коллективных предприятий вышли фермерские хозяйства с их 9 % сельскохозяйственных земель. Доля собственно приусадебных земель сельских жителей до сих пор крайне мала – около 3 %; даже вместе с прочими землями, используемыми гражданами, она поднимается максимум до 6 %. Однако это только статистический артефакт, потому что в действительности земля распределяется между укладами иначе.
Сколько земли у населения?
При опросах подавляющее большинство сельских жителей утверждает, что проблем с землей у них нет.Многие российские и особенно западные ученые полагают, что именно нехватка земли сильно тормозит развитие частного сектора российской аграрной экономики. Однако наши обследования и оценки других экспертов (см., например: Родионова 1999) показывают, что земли у дома и у границ поселка людям обычно достаточно. При опросах подавляющее большинство сельских жителей утверждает, что проблем с землей у них нет. Приусадебные участки населения (рис. 3.2.1) действительно малы. Более 40 % сельских жителей имеют участок менее 12 соток, 33 % – от 13 до 25 соток, 18 % – 26–50 соток и лишь 6 % – более 50 соток. Участки горожан еще меньше: 29 % используют менее 6 соток и 60 % – от 6 до 12 соток (Малое предпринимательство 2004:144). Размеры участков сильно различаются в разных районах и зависят от традиций и наличия свободных земель. Кроме того, жители имеют возможность использовать земли сельских администраций, прилегающие к их участку или находящиеся за околицей села, под картошку, огороды, выпасы и сенокосы – в основном на условиях аренды, хотя многие получают эти земли и в собственность (рис. 3.2.2). Коллективные предприятия также выделяют местным жителям землю, в основном под картошку, и помогают ее обработать. Плата и тут минимальная, но используют эту возможность не все, а лишь те, кому не хватает своих и муниципальных земель (рис. 3.2.3). Если люди работают не в колхозе, а на каких-то других предприятиях (леспромхозе, пищевом предприятии и т. п.), они тоже получают дополнительные земли под огороды – в собственность или в аренду. Так что некоторые семьи при желании могут получить несколько участков по месту работы мужа, жены и взрослых детей.