Неизвестные солдаты
Шрифт:
Следующие двое суток, 14 и 15 мая, словно бы слились для Матвея в один долгий день. Горбушин не ел и не спал, оглох от непрерывного гула и грохота. Дважды его сбивало с ног взрывной волной, несколько раз осыпало землей. Он отупел от жары и бессонницы, голова раскалывалась от боли.
Максимилиан Авдеевич совсем сдал, у него останавливалось сердце. Горбушин отвез интенданта в пещеру на берегу, уложил на кровать и оставил на попечение вестового. А сам целые сутки торчал на причалах рыбачьего поселка. Сюда доставляли раненых из аджимушкайских подземных госпиталей. Их грузили на сейнеры
С утра работали два десятка грузовиков, а к вечеру осталось восемь машин с иссеченными кузовами и помятыми кабинами. Но и они не вернулись из очередного рейса. Стрельба слышалась уже совсем близко. На берег нахлынула вдруг многотысячная толпа красноармейцев. Сотни людей бросались в море, плыли к едва различимой вдали косе Тузла. А не умевшие плавать метались вдоль берега.
Наверху, за поселком, сдерживали немцев спешенные кавалеристы. К морю коноводы вели лошадей. Высокий майор в синих галифе, в сапогах со шпорами, подходил к коням, ласково трепал левой рукой холку, правой стрелял в ухо из пистолета. На красивом горбоносом лице майора блестели слезы. Не скрываясь, плакали коноводы. Мучительно, людскими голосами стонали лошади.
Под обрывом рядами стояли носилки с ранеными. Те, кто мог двигаться, ползком и на четвереньках добирались к воде, кричали, просили взять их. Но подошедший было сейнер даже не пристал к берегу, его еще в море облепили десятки тел.
Бледные от долгого пребывания под землей девушки-медички сидели возле раненых, ожидая своей участи.
Матвей понял, что ему нечего делать здесь. Он хороший пловец, и ему не составит труда добраться до песчаной Тузлы. Но в городе оставался Максимилиан Авдеевич. И было бы просто подлостью не попытаться спасти его.
Горбушин поймал оседланную лошадь, бродившую у воды. В это время от группы девушек отделилась одна, высокая и чернобровая, помогавшая ему днем грузить раненых.
— А мы? — тихо спросила она, и столько укора звучало в ее голосе, что Матвей выпустил повод.
— Раненые при вас…
— С ними мужчины. А нам нельзя! Нельзя! Ведь там — немцы! — закричала она.
— Сколько вас?
— Двенадцать.
Горбушин колебался. Искать плавсредства бесполезно, по берегу бродят тысячи людей. Рискнуть по прямой дороге в город? Там есть надежда попасть на катер или на тральщик.
— Добро, — сказал он. — Пошли!
Они послушно двинулись за старшим лейтенантом. Поднялись по крутому откосу и километров пять шагали по пустынной дороге, огибая воронки и разбитые автомашины. Слева и впереди били пушки, но за последние дни все так привыкли к стрельбе, что никто не обращал на это внимания. Навстречу медленно ехала грузовая машина. Горбушин бросился к ней, выхватив пистолет, рванул дверцу. Шофер затормозил. Голова его была запеленута бинтами, виднелись лишь рот и глаза.
— Куда едешь?
— Не жнаю, — прошамкал водитель. — Вшех побило, меня тоже побило.
— Сажаем девушек — и в город! — распорядился Матвей.
— Мне
— Не ной! Поживем еще!
Водитель находился в состоянии такой апатии, что Матвей решил сесть рядом с ним. Было уже темно, когда они добрались до холмов. Ехали медленно, и, пожалуй, только это спасло их. Шофер вдруг остановил машину и сказал равнодушно:
— Видишь танки немецкие?
Грузовик стоял на склоне холма, а метрах в ста ниже ползли по ровному полю черные тяжелые машины. Танкисты не заметили грузовик, подъехавший сзади. Немцы изредка стреляли, озаряя степь вспышками. И по танкам тоже стреляли, несколько снарядов разорвалось возле них.
Будь Матвей один, он не рискнул бы еще раз искушать судьбу. Рванул бы к морю, снял баллон и поминай как звали! Но девчонки! Ведь у машины всего шесть баллонов!
— Вправо! — скомандовал он шоферу. — Давай вправо и гони по степи!
— Вше равно бешполезно, — сказал шофер и погнал машину по ухабам с такой скоростью, что Матвея мотало в кабине, как на торпедном катере во время шторма. Их обстреливали, освещали ракетами, но шофер не остановился, пока грузовик не ворвался в город и не уперся в какие-то горящие развалины. К машине бросились красноармейцы. Горбушин вылез из кабины покачиваясь. Из кузова выпрыгивали девушки. И когда все были уже на земле, а Матвей помогал выйти шоферу, одна из девушек тихо ойкнула и упала, цепляясь за руки подруг. Ее оттащили за угол, все сыпанули в сторону от освещенного места.
На девушке разорвали гимнастерку, обнажили до пояса. У нее были узкие плечи и острые ключицы. Пуля вошла под лопатку и вышла пониже соска, оставив чуть заметное, почти не кровоточащее отверстие.
Умерла она сразу. Высокая девушка с треугольниками старшины на петлицах хотела нести ее с собой, но Матвей сказал: «Не нужно». Наскоро углубил лопатой воронку, завернул убитую в плащ-палатку и присыпал землей… Потом он шагал к бухте, пробирался среди развалин, а в руках не пропадало ощущение легкого и гибкого тела, и он почему-то жалел, что не разглядел и не запомнил ее лица. Им овладела тоска, незнакомое ему чувство, которое не испытывал при виде убитых мужчин. Перед глазами стояли хрупкие слабенькие ключицы и темная ранка на белой коже. Ей, наверно, всего-то лет девятнадцать…
Он повел девушек в порт. Чем ближе к бухте, тем больше людей встречалось им. Некоторые подразделения шли навстречу, к окраине, где гремел бой, но еще больше было мелких групп и одиночек, которые брели от окраин к порту. То в одном, то в другом месте рвались снаряды, но несмотря на это много красноармейцев спало на улицах и на пустырях.
У причалов не было ни одного судна. Матвей понял, что катера, сейнеры и боты не подходят сюда, боясь, что на них хлынет толпа. В дежурке насмерть замученный и охрипший капитан-лейтенант из штаба базы сказал, что штаб базы перебирается на Тамань, что организовать эвакуацию пехоты не удается, так как немцы на окраине и бухта уже под обстрелом. Плавсредства будут подходить к мысу севернее города и перевозить раненых на Чушку. Там, на мысу большое скопление людей и машин.