Неизвестные солдаты
Шрифт:
Хата Насти Коноплевой, крытая потемневшей соломой, стояла на берегу пруда, заросшего зеленой тиной. Барахтались в пруду утки, разыскивая корм; гуси, вытянув шеи, цепочкой шествовали по берегу среди лопухов.
Игорь открыл калитку в плетне, вошел в маленький подметенный двор. В окошке, чуть поднимавшемся над землей, мелькнуло чье-то лицо, и тотчас на пороге появилась Настя.
— Ты?
— Как видишь.
— Ну заходи, заходи. — Она подставила локоть. Игорь пожал его. — Лапшу рубила, — смущенно улыбнулась Настя, показывая выпачканные
В комнате было чисто и светло от недавно побеленных стен. Большая печь делила избу на две половины. Возле стола, на котором лежали лепешки раскатанного теста, сидел пятилетний братишка Насти, очень похожий на нее: такие же глаза, темные и немножко раскосые. Он слез с табуретки, боком подвинулся к двери, спросил:
— Я побегаю, да?
— Иди, только недалеко. На уток взгляни. Игорь и раньше бывал у Насти. Знал, что мать ее работает в колхозе, отец погиб на финской войне, совсем недавно, минувшей зимой. Тогда Настя недели две не появлялась в школе. Игорь с ребятами приходил проведать ее. Глаза у нее были опухшие, красные…
Настя быстро закончила рубить лапшу, вымыла руки. На ней — коротенькое, до колен, ситцевое платье с поблекшими голубыми цветочками. Платье было тесно девушке, туго обтягивало ее маленькие груди и даже лопнуло сбоку по шву. Это, наверно, смущало ее, она переоделась за занавеской. Вышла в кофточке с горошками и в черной юбке. На ногах — матерчатые босоножки.
— Ты повзрослела будто, — сказал Игорь.
— Это на каблуках я.
— Зубришь?
— Химию повторяю.
— Ты значит, в Тулу собираешься?
— Нет. В Москву, в медицинский.
Игорь удивленно вскинул брови:
— Неужели? Первый раз слышу. И давно ты решила?
— Недавно, — глядя ему в глаза, ответила Настя. — Когда узнала, что ты едешь туда.
— Вот это номер! — растерянно протянул Игорь.
В нем росло смущение, и оно все усиливалось оттого, что смутилась и Настя. У нее порозовела тонкая шея, покраснели щеки. Молчание затянулось. Оба искали и не находили, что сказать.
— Карточки хочешь посмотреть? — спросила наконец девушка.
Взяла с полки альбом, села к столу. Игорь стоял рядом, заглядывая через ее плечо.
— Это я, видишь? — доказала она старый, пожелтевший снимок.
Маленькая девочка с белым бантом на голове удивленно смотрела с карточки. Уголки губ были ощущены, казалось, она вот-вот заплачет.
— С магнием снимали, — догадался Игорь.
— Ох, и напугалась я тогда, как пламя вспыхнуло. До сих пор помню.
Игорь накрыл ладонью ее руку.
— Ты чего? — тихо опросила она.
— Здесь, на указательном пальце, пятнышко чернильное у тебя всегда было, — ответил Игорь, волнуясь от ее близости и не понимая, что с ним происходит. — Ведь столько лет рядом, бок о бок сидели, а, Настя?
— Да, — сказала она, ниже опустив голову.
— И не видел, что у тебя такие колечки на шее.
— Ты многое не замечал.
— А руки у тебя всегда полынью
— Это от веника… Плохо, да?
— Что ты, наоборот! Твой запах.
Игорь наклонился и неловко поцеловал шею, покрытую белым пушком. Настя вздрогнула, вскочила, повернулась к нему. Глаза были полны слез. Он, зажмурившись, обнял ее, с отчаянной решимостью поцеловал сухие и твердые губы, ощутив холодок зубов.
— Игорь, Игорек, — шепотом говорила она, чуть отодвигаясь, но не отталкивая его. — Игорек, милый, не надо!
«Что я делаю? — с ужасом подумал Игорь. — А Оля?»
Руки его скользнули с плеч Насти. Она отвернулась, быстро отошла к печке. Долго молчали.
«Обиделась», — решил Игорь, поглядывая на девушку, стоявшую спиной к нему.
— Ты не против, что я в Москву собралась? — спросила вдруг Настя.
Голос ее звучал неуверенно.
— Конечно, нет! Это ведь даже здорово! — воскликнул он. — Вдвоем веселей будет!
Он радовался тому, что Настя не заплакала, что все кончилось так просто и хорошо.
Строго наказав Славке и Людмилке, чтобы не мешали, Игорь учил в беседке литературу. Дело двигалось медленно. Он часто задумывался, отвлекался. После встречи с Настей все перепуталось у него в голове. Он то бранил себя за несдержанность, называл тряпкой и подлецом, то радовался, что отомстил Ольге. Ведь и она тоже целовалась, наверное, со своим моряком.
Конечно, Ольга особенная, красивая, ни одна девушка в Одуеве не могла сравниться с ней. Зато Настя проще и ближе ему. И уж она-то никогда не изменит, не будет встречаться с другим.
— Иго-о-орь! — услышал он протяжный крик Марфы Ивановны. — Ребята к тебе!
— Эй, в беседку идите! На дорожке появились Виктор Дьяконский и Сашка Фокин. «Пат и Паташон, — усмехнулся Игорь. — Правильную им кличку дали!»
Худой и длинный Виктор на две головы выше толстяка Сашки. Сейчас худобу Дьяконского подчеркивало то, что он был в футболке и белых летних брюках, а на Фокине широкий пиджак, делавший его почти квадратным. Лицо у Сашки пухлое, расплывшееся. Маленький нос потонул среди щек. И вообще весь он какой-то мягкий, округлый. У Виктора же, наоборот, все резкое, угловатое: острые колени, острые плечи, острый выпирающий подбородок.
Дьяковский — человек замкнутый и серьезный. Читал газеты и толстые скучные книги. Держался всегда прямо, по-военному, не сутулясь. Школу он окончил отличником. На выпускном вечере подвыпивший математик во всеуслышание заявил, что у Дьяконского профессорская голова.
А Сашка Фокин, по общему признанию, умом особенно не блистал. С грехом пополам проучившись семь лет, он работал теперь на сушильном заводе. Жил в свое удовольствие: играл в духовом оркестре, ухаживал за девушками, ездил на рыбалку. Был он добродушен, любил поесть, отчебучить что-нибудь смешное. На книги у него времени не хватало, и Дьяконский иногда заставлял его прочитать вслух пару страниц, «чтобы не забыл алфавит!»