Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Поздно! — отрубил полковник.
Истребитель и головной немецкий самолет неслись навстречу друг другу. Снизу казалось — столкнутся. Но кто-то там отвернул; истребитель промчался мимо, и на него, наклонив нос, тотчас нырнул сверху, стреляя, второй «мессершмит». Истребитель резко пошел к земле, описывая полукруг, падение его убыстрялось с каждой секундой. От машины отделилась черная точка, над ней белым облачком возник раскрывшийся купол парашюта.
— Прыгнул! Прыгнул! — кричали на аэродроме, многие бежали в ту сторону, куда относило летчика ветром.
Из-за леса выскочили еще четыре
Раздался сухой, едва различимый треск выстрелов. Парашют вспыхнул желтым пламенем и сгорел сразу весь, в один миг. Летчик камнем полетел вниз. Несколько мгновений, и его не стало: исчез за острыми вершинами дальних сосен…
Работы на аэродроме прекратились сзади собой. Люди собирались вместе, нещадно курили, уже без любопытства, с опаской и злобой глядели вверх, где появлялись изредка немецкие самолеты, пролетавшие на большой высоте.
Среди деревьев стояло еще несколько замаскированных истребителей, но полковник не поднимал их в воздух. Сидел возле телефона, ожидая, вероятно, каких-то распоряжений.
Время близилось к вечеру. Старшина с голубыми петлицами, обещавший подвезти Дьяконского, куда-то исчез. Виктор долго искал его, а потом плюнул и отправился пешком, надеясь поймать попутную машину.
На шоссе и в окрестных лесах было много войск, выходивших сюда, в район сосредоточения соединений. Полки располагались на отдых. В темноте слышал Виктор говор сотен людей; многочисленными светлячками вспыхивали огоньки цигарок.
Дьяконский, хоть и устал за день, прошагал все же километров десять по шоссе на Березу Картузскую. Съел полкотелка гречневой каши с маслом из походной кухни какой-то саперной части. Наелся и отяжелел: ныли ноги, глаза смыкались сами собой.
Разыскав копешку сена, залез на нее, устроил себе ложе такое длинное, что смог вытянуться во весь рост. Сон пришел настороженный, чуткий. Тонкий хмельной запах засохших цветов дурманил голову. Во сне видел он деревню Стоялово, сенокос на лугу, склонялось над ним счастливое лицо Василисы.
Не было ничего удивительного в том, что войскам группы армий «Центр» удалось прорвать тонкую цепочку пограничных заслонов. Не только неожиданность нападения сыграла свою роль. В местах, выбранных для нанесения ударов, немцы имели абсолютное превосходство в силах и средствах. Группа насчитывала более миллиона солдат и офицеров, более двух тысяч танков и 1670 самолетов. Вся эта лавина разом хлынула через границу, обтекая с севера и с юга основную группировку советских войск Западного фронта в районе Белостокского выступа.
Удивительным было другое — сопротивление, которое оказали не подготовленные к бою, потерявшие управление советские войска. Сражение развернулось во всей полосе наступления немцев. На берегу Буга упорно держались пограничники, окруженные на своих заставах; в населенных пунктах, возле мостов, на перекрестках дорог дрались остатки рассеянных подразделений; в отдельных домах, в оврагах и перелесках засели мелкие группы красноармейцев и бойцы-одиночки.
Немецкое командование поспешно наращивало силу ударов. Не только
Вечером генерал Гудериан и подполковник фон Либенштейн сидели над оперативной картой. Синие стрелы, обозначавшие продвижение танковых корпусов, врезавшись в территорию противника, постепенно поворачивали на северо-восток, вдоль дорог, идущих к Минску.
Слушая Гудериана, Либенштейн делал на карте новые отметки. Генерал ставил войскам задачу на завтрашний день: 47-му танковому корпусу — выйти в район Барановичей 24-му танковому корпусу — двигаться в том же направлении с юга по шоссе и захватить Березу Картузскую.
С утра, пока не очень еще припекало солнце, Виктор отмахал пешком километров двадцать и добрался до реки Щара, что на полпути между Барановичами и Березой Картузской. Тут начиналась уже Полесская низменность: вдоль дороги чаще встречались болота, в сырых низинах густо росли ольха и ясень.
Шоссе было забито людьми, повозками и машинами. Клубами вилась пыль, оседая на придорожные кусты и траву, покрывала их унылым серым налетом.
Немцы не бомбили шоссе — для себя берегли, что ли? Истребители и бомбардировщики с крестами на крыльях появлялись довольно часто, проносились иной раз так низко, что едва не сбивали головы людям. Иногда обстреливали из пулеметов. Но Виктор не видел ни одной воронки.
Миновав мост через полноводную Щару, беженцы чувствовали себя в безопасности. Повозки и машины съезжали с дороги на луг в такую высокую траву, что она закрывала колеса: повозки были похожи на лодки, плывущие по зеленому морю. Табор раскинулся вдоль берега и а несколько километров. Поили коней, заправляли машины, готовили еду на кострах. Уставшие спали в тени.
У кромки воды пестрели на траве сарафаны, платья, рубашки — люди лезли в реку освежиться, смыть грязь.
День был безоблачный и безветренный. К полудню сделалось так жарко, что люди на шоссе прямо-таки задыхались в пыли. Движение на дороге уменьшилось, а табор у реки продолжал быстро расти. Виктор искупался, выполоскал майку, постирал гимнастерку. Лег в кустах недалеко от моста, неохотно жевал черствый кусок черного хлеба с растаявшим маслом. Сердце покалывала тревога. На двенадцать часов опоздал в часть, и неизвестно еще, когда доберется. Говорят, немцы в Бресте. И в Кобрине. А где же тогда полк? Сашка воюет, Бесстужев воюет, а он загорает здесь. Вот уж не повезло, так не повезло!
Над шоссе появился двухмоторный самолет. Его вращающиеся винты блестели на солнце, как два прозрачных слюдяных диска. Самолет сделал круг, снижаясь и, покачивая крыльями. От моста, от реки побежали к лесу люди, купавшиеся выскакивали на берег. Виктор лежал на спине, глядя на самолет, и думал, что летчик, наверно, хохочет, видя такую картину. Это разозлило Виктора. Смеется там, гад, будто все боятся его. Поднялся и стал открыто, а когда самолет промчался вблизи, погрозил ему кулаком.
И на этот раз летчик не бросил бомбу. Прошел низко вдоль берега, стреляя из пулеметов; по воде протянулась длинная цепочка белых, перекипающих пузырьков.