Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева
Шрифт:
9.6
Вечер в Репино. Благоухание юного лета. Запахи отцветающей черемухи и буйно цветущей рябины. Рощи, еще столь недавно по-весеннему прозрачные, стали густыми и тенистыми, а трава на полянах уже по колено.
Маленький жалкий ресторанчик под громким названием «Волна» у самого берега залива. В зале играет «эстрадный ансамбль», состоящий из четырех дюжих молодцов очень самоуверенного вида.
Сижу за стойкой бара и пью дешевый мускатель с минеральной водой. Барменша, женщина лет 35 с некрасивым, но приятным лицом, на меня внимательно поглядывает.
Мне на руку садится комар и на моих глазах жадно пьет мою кровь с примесью алкоголя. Я его не гоню и не убиваю. Пусть напьется, хватит мне крови.
Посреди ресторанного зала медленно танцуют две пары.
Пляж. Залив серый. На горизонте темнеет силуэт острова. На переднем плане у берега неподвижны моторные лодки. Два купальщика с красными от свежего загара телами медленно входят в воду. 10 часов вечера, не совсем светло.
10.6
Утро. Сквозь дыру в заборе пролезаю на Смоленское кладбище (у моих студентов практика, они обмеряют надгробия). На меня обрушивается гомон птиц. Они поют на разные голоса со страстью и с великим усердием – щелкают, свистят, скрипят, трещат, гукают, верещат и даже как-то по-человечески вскрикивают.
Лет пять тому назад, гуляя по Смоленскому, наткнулся на могилу Лидии Чарской. Рядом с простеньким деревянным крестом стояла парта, настоящая школьная парта. На кресте висела гирлянда дешевых бумажных цветов, а к парте кнопками были прикреплены бумажки с какими-то странными невразумительными фразами, нелепыми детскими просьбами и таинственными заклинаниями. Два года спустя я пытался вновь разыскать эту могилу, но она исчезла.
Каждый из нас себе не виден, от себя спрятан, и не надо себя искать. Надо искать себя подлинного и не прельщаться собою кажущимся. Надо быть зорким и не обманываться ложными находками.
Несчастье большинства нынешних российских стихотворцев в том и состоит, что они довольствуются собою кажущимися и пишут, как пишется, полагая, что главное – быть естественным. Они не подозревают, что существует иная, высокая естественность, путь к которой порою долог и тернист.
11.6
Жарко. От станции к даче шел не торопясь. Повстречались девочка и мальчик на велосипеде. Девочка (она была постарше) крутила педали, а мальчик сидел на багажнике, свесив ноги вдоль заднего колеса. Я услышал, как мальчик сказал девочке: «Прошлый раз, когда мы ехали в город, мне показалось, что отец уже бросил пить».
В нашем саду цветут яблони. Над ними гудят пчелы. А под ними расхаживают дрозды, ловко выклевывая из земли жирных червей.
Первое в этом году купание в озере. Доплыл до середины и несколько минут лежал на воде, глядя в тусклую от зноя синеву неба.
1942 год. Июль. Поезд ползет по желтой бесплодной пустыне. Я сижу на пороге открытой вагонной двери, свесив вниз голые исцарапанные ноги, и слежу за проплывающими мимо песчаными холмами. Поезд останавливается – закрыт семафор. Спрыгиваю вниз и долго брожу по насыпи, собирая разноцветные камешки. Неподалеку пасется серый ишак. Он щиплет какие-то еле заметные, серые, как и он, травинки. Вечер. Оранжевое солнце висит в еще раскаленном бесцветном небе над горизонтом.
12.6
Мое
Мать сказала: «Зачем тебе все это? (Имеется в виду празднование моего дня рождения.) Придут, нажрутся, напьются, намусорят и уйдут. Они не понимают, что тебе тяжело устраивать такие попойки – ты пожилой человек».
Моя мать уже считает меня «пожилым».
Как ни странно, в ощущении своего возраста я остановился где-то около сорока. Причиной тому, видимо, женщины. В эти годы я стал пользоваться у них некоторым успехом.
13.6
Есть у меня радость в жизни: часами бродить по городу, заглядывая в дешевые кафе и распивочные. Тут и настигает меня частенько вдохновение.
Стесняюсь писать на людях – неловко мне как-то выглядеть писателем. Значит, я не профессионал. Профессионалы ремесла своего не стыдятся.
В кафе-мороженом на Разъезжей пьяная женщина лет пятидесяти долго, смачно, по-мужичьи материлась. Не от злобы, а просто так, для удовольствия. Материлась и всё просила присутствующих извинить ее за это.
По Чернышеву переулку шел к Садовой. Солнце, низко висевшее над Гостиным двором, било в глаза и ослепляло. Шедшие навстречу прохожие плавились и сгорали в солнечных лучах.
14.6
Поэт Ш. Пишет детские стихи и пьесы. Его нигде, однако, не печатают. Сказал, что надоело шататься по редакциям. Спросил: писать дальше или бросить?
Я выразил ему сочувствие (стихи и пьесы его не так уж дурны) и посоветовал продолжить осаду редакций. «Главное в нашем деле – терпение», – сказал я, дословно повторив то, что множество раз говорили мне самому.
В мире все покоится на симметрии, на равновесии противостоящих сил. На всякую ракету должна быть антиракета, всякому танку должна угрожать противотанковая пушка, всякую бредовую, адскую идею должен сдерживать здравый рассудок.
17.6
5 часов утра. Разбудили доносившиеся с улицы голоса рабочих, в ночную смену натягивавших троллейбусные провода. Спать уже не хотелось.
Взял с полки путевые дневники Мелвилла и стал читать.
Константинополь, Александрия, Иерусалим, Афины, Рим, Неаполь.
Завтра мне исполнится 48. Я нигде не был, ничего не видел.
Тихий океан. Галапагосские острова. Киты, дельфины, гигантские ящерицы и черепахи…
18.6
Ровно сорок восемь лет тому назад в 6 часов утра (так говорит мама) я появился на свет.
Свой день рождения я провел блистательно.
Проснулся в семь, позавтракал и уселся около телефона: надо было заказать билет на самолет (3 июля я отправляюсь в Ялту, в Дом творчества писателей). Я набрал нужный номер, но никто не снимал трубку. Я еще раз набрал и услышал частые гудки – абонент был занят. После этого я полчаса непрерывно набирал один и тот же номер и все время слышал гудки.