Неизвестный Бунин
Шрифт:
Писатель пытается сделать скачок через эту бездну с помощью силлогизма: «Эта мысль о собственной мысли, понимание своего собственного непонимания, есть самое неотразимое доказательство моей причастности чему-то такому, что во сто крат больше меня, а значит, и доказательство моего бессмертия: во мне есть нечто, некий придаток – очевидно, не разложимый, основной, – поистине частица самого Бога»23.
Но доказательство ничего не доказывает, ибо прилагается к области, в которой само слово «доказательство» не имеет смысла. Противоречие остается непреодоленным, и в его глубину Бунин будет заглядывать всю жизнь со всё возрастающими страхом и недоумением.
Отметим вскользь, что
Перечисленные выше мотивы с удивительным постоянством повторяются на протяжении всего творчества Бунина.
Укажем на некоторые примеры, взятые из его лирики, ибо в отличие от прозы, где часто тщательно запрятано и почти неопределимо не только его собственное «Я», но и «Я» повествующее, – именно в лирике Бунин раскрывается с наибольшей прямотой и откровенностью.
Уже в самых первых юношеских стихах можно почувствовать эти мотивы, в таких как, например, «Весенняя песенка» (1886 г.), «Музыка вечера» (1886 г.), «Он говорил в тоске тревожной» (1886 г.), «Мы все рабы» (1887 г.). Вот стихотворение восемнадцатилетнего Бунина «Ветер осенний в лесах подымается» (1888 г.):
Жизнь зарождается в мраке таинственном.Радость и гибель еяСлужат нетленному и неизменному,Вечной красе Бытия!(С этого момента слова «Бытие», «Ночь», «Душа» и т. п. он начинает писать в определенном контексте с большой буквы.)
Затем тема звучит всё более определенно.
«Любил он ночи темные в шатре» (1901 г.) —
бессмертие прошлого.«Ночь» (1901 г.) —
…счастие слияньяВ одной любви с любовью всех времен!«Отрывок» (1902 г.) —
Умру – и всё ж останусь в этом мире,Как часть его великой, вечной жизни…«Надпись на чаше» (1903 г.) —
Вечно лишь то, что связует незримое связьюДушу и сердце живых с темной душою могил.«Весна и ночь, и трепет звезд» (1904 г.) —
Душа моя и жизнь моя.В ночном потоке бытия…«Луна полночная глядит» (1904 г.) —
А что за ней? Там тоже я,Душа моя.«Джордано Бруно» (1906 г.) —
Живя и умирая, мы живемЕдиною, всемирною Душою…«Мекам» (1906 г.) —
Смерть есть приближенье к Божеству…«Собака» (1909 г.) —
Я«Могила в скале» (1909 г.) —
Тот миг воскрес. И на пять тысяч летУмножил жизнь, мне данную судьбою.«В Сицилии» (1912 г.) —
Обители забытые, пустые —Моя душа жила когда-то в них…Чем дальше, тем настойчивее становятся эти мотивы:
«У гробницы Виргилия» (1916 г.) —
Жить отрадою земною,А кому – не всё ль равно!…Счастлив я,Что моя душа, Виргилий,Не моя и не твоя.«Псалтирь» (1916 г.) —
Дни мои отошли, отцвели,Я бездомный и чуждый земли…Укажи мне прямые путиИ в какую мне тварь низойти.«В горах» (1916 г.) —
Я говорю себе, почуяв темный следТого, что пращур мой воспринял в древнем детстве:– Нет в мире разных душ и времени в нем нет!«Памяти друга» (1916 г.) —
И ты сказал: «Послушай, где, когдаЯ прежде жил? Я странно болен – снами…Как эта скорбь и жажда – быть вселенной,Полями, морем, небом – мне близка!..Та сладостная боль соприкасаньяДушой со всем живущим…«Луна и Нил» (1916 г.) —
…И пять тысячелетийпрошли с тех пор… Прошли и для меня:И разве я тот полдень позабыл?«Дедушка в молодости» (1916 г.) —
Вот этот дом, сто лет тому назадБыл полон предками моими…«Нет Колеса на свете, Господин» (1916 г.) —
А мир, а мы? Мы разве не похожина Колесо?..«Качаюсь, плескаюсь – и с шумом встаю» (1916 г.) —
«Я» отождествленное с волной.«Этой краткой жизни вечным измененьем» (1917 г.) —
память – тайна…Говоря о других писателях, Бунин всегда обращал особое внимание на их физический облик, на «биологическую особь» с определенной наследственностью и определенными задатками и свойствами.
Например, при первом же знакомстве с Куприным Бунина восхитило в Куприне нечто «звериное»25. Сам Бунин о Куприне замечает: «Сколько в нем было когда-то этого звериного – чего стоит одно обоняние, которым он отличается в необыкновенной степени! <…> Он по-звериному щурил глаза <…>, энергично пожал наши руки своей небольшой рукой (про которую Чехов сказал мне однажды: "Талантливая рука!")»26.