Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской
Шрифт:
В день концерта Галя Бениславская привела ко мне младшую сестру Есенина — Шуру, почти девочку. Ей тогда, наверное, не было и пятнадцати лет. Галя сказала, что Шура хочет идти на концерт послушать, как я буду читать.
— Я не хочу, чтобы Шура ходила на эти концерты. Вот я и привела ее к вам, чтобы вы почитали ей здесь.
— Галя, я не буду читать на концерте. Я не поеду.
Как просияла Галя, как вся засветилась!».
Несколько раз Галина, одна или с Екатериной, навещала Мариенгофа и Никритину. Приходили обычно под вечер.
«Всякий раз Галочка была милой, тихой, собранной, — вспоминал А. Мариенгоф. — Без трагической маски на очень похудевшем лице. Изредка даже улыбалась. Но улыбка казалась какой-то извиняющейся: «А я вот все-таки улыбаюсь».
Курила Галя по-мужски, глубоко
Большим событием стал выход 1-го тома «Собрания стихотворений» С. А. Есенина. Как мечтал Сергей Александрович подержать в руках этот томик! Галине Бениславской первый том очень понравился. Когда поэт В. Эрлих в письме иронично заметил «Первый том неважнец», она тут же отправила ему ответ: «Да сами Вы неважнец, если первый том неважнец. Я тоже фитела. Наш Госиздат стихи до сих пор еще так не издавал. Опечаток только много. А жаль».
Есенинский том вышел накануне именин Галины Бениславской. В воскресенье, 7 марта 1926 года, в ее квартире собрались родные поэта, близкие друзья, чтобы отметить это знаменательное событие.
«В воскресенье меня по всему городу разыскивал юноша Есенин (Илья), — вспоминал И. Евдокимов. — Жены, сестры и ближайшие друзья решили отпраздновать выход первого тома «Собрания стих.» С. Есенина. Том издан превосходно. Я пришел в 12 ночи на квартиру бывшей его жены Бениславской. Были Воронский, Касаткин, Наседкин, В. Иванов, Серебряков, Зорин».
Друзьям было что вспомнить, но разговор постоянно возвращался к изданному первому тому. И. Евдокимов рассказал, как С. Есенин после получения разрешения на издание «Собрания стихотворений» возбужденно говорил: «Евдокимыч, я написал тысяч пятнадцать строк. Я, понимаешь, отберу самое лучшее, тысяч десять. Этого довольно: будет три тома. Понимаешь, первое мое «Собрание». Надо издать только хорошо».
Галина Бениславская хорошо помнила, как мечтал увидеть при жизни Есенин свое «Собрание стихотворений». Когда возникло первое предположение о выпуске собрания в Госиздате, он еще в 1924 году отчетливо представлял структуру книги, боялся, что в издательстве напутают. «Этого собрания я желаю до нервных вздрагиваний, — писал поэт с Кавказа Бениславской. — Вдруг помрешь — сделают все не так, как надо».
После смерти поэта обнаружилось много есенинских материалов, которые по тем или иным причинам не вошли в три запланированных тома. Было решено подготовить и выпустить дополнительный 4-й том. Его составителем и автором «Предисловия» стал И. В. Евдокимов, который определил структуру дополнительного тома, обосновал хронологический порядок расположения материала, привел краткую библиографию и высказал свое мнение о датировке стихотворений Сергея Есенина.
Галина Бениславская также принимала участие в работе над текстом «Страны негодяев». Она консультировала и по другим произведениям Есенина, тексты которых знала великолепно.
Напряженное лето 1926-го
Уйти из жизни Галина Бениславская решила твердо и окончательно. И это решение крепло с каждым днем. Она ни с кем свой замысел не обсуждала, даже самые близкие подруги ни о чем не догадывались. Уже после ее смерти Аня Назарова припомнила, что Галина иногда просила ее показать, как медики находят сердце. Сказано это было как-то кокетливо, поэтому и просьба была воспринята как шутка. Решение о самоубийстве Галина запрятала в самый отдаленный уголок своей души. «Есть только одно место в душе, — писала она Екатерине Есениной, — куда я ни тебя, ни кого другого не могу сейчас пустить. Это место я огородила год тому назад, с уходом Сергея, а после еще крепче законопатила его. Могу тебе сказать одно по этому поводу — вызвано это даже не любовью к Сергею, я его сейчас не люблю уже, вероятно, потому что его нет, а нельзя же любить «ничто».
У Галины до середины года продолжала жить Шура, учившаяся в московской школе. Бениславская оберегает девочку от всяких волнений, проявляет нежную заботу. 30 мая 1926 года они вдвоем сфотографировались на память, так как Шура должна была осенью возвратиться в Константиново для продолжения обучения в сельской школе.
В тяжелые минуты раздумий она иногда старалась объяснить свое состояние. Откровенно признавалась Екатерине Есениной: «Оттого, что
На кладбище к могиле Есенина Галина старалась не ходить. Екатерина Есенина 23 июня обратилась к С. А. Полякову: «Потом очень прошу позаботиться насчет ограды, если вам некогда, то поручите это Г. А. Бениславской, адрес которой я вам уже оставляла и еще напишу на всякий случай…» Бениславской сообщили об этой просьбе, но она к ней отнеслась сдержанно. Постаралась в письме обосновать свою точку зрения.
«Милая Катька, глупая, милая Катька, — писала она 2 августа. — Я-то тебя понимаю, понимаю ничуть не меньше прежнего; знаю, что и ты меня понимаешь, понимаешь во многом, почти во всем. (…). Я сейчас не хожу на могилу, потому что вид ее приводит меня в бешенство, вернее, не вид, а то глупое мучительное, тоскливое замирание, какое невольно появляется во мне, когда я там. Ведь я прекрасно знаю, что могила — это не Сергей, его нет нигде, во всем мире нет и не может быть его, так чего ж я, дура, ищу в этой могиле; чего ж я, дура, смотрю с безумной болью на карточку, чего ж я ищу в этой карточке — ведь все равно его нет со мной, его нет вообще нигде. Зачем же возвращаться к этому, почему не уйти и зачем оглядываться в эту ужасную пустоту. При всем моем романтизме, я не могу ничего получить от поклонения могиле и карточке, я не могу примириться и найти утешение в печали, оплакивании в слезах. Слишком я все же трезвый и рассудочный человек. Эта трезвость поддерживает романтизм тогда, когда есть куда стремиться; тогда я куда угодно и на что угодно могу дойти. И это некуда идти началось весной прошлого года — не от того, что Сергей ушел, а оттого, как он ушел, как грубо разрушил тот облик свой, который я любила. Значит, я не туда отдала все самое лучшее, куда надо было, не раз думала я. Это был первый за всю мою жизнь удар. Горя и несчастия в обычном понимании для меня нет».
Бениславскую продолжало интересовать все, что было связано с С. Есениным. Она собирала материалы о биографии и творчестве поэта, писала «Воспоминания о Есенине», просила Аню Назарову также засесть за мемуары.
Мемуары Галина Бениславская писала с большим душевным напряжением. «Воспоминания Бениславской, — свидетельствует известная исследовательница творчества С. А. Есенина Н. И. Шубникова-Гусева, — так и не были вполне закончены и отделаны. Последние страницы написаны от руки и не отпечатаны. Некоторые эпизоды самых тяжелых дней сильно затянуты и нуждались в сокращении. Неотредактированные куски нарушали объективное соотношение трезвых деловых дней и пьяных вечеров. (…) Субъективизм и даже предвзятость Бениславской, особенно в оценке есенинского окружения, также вполне понятны: быть беспристрастной она не могла, настолько глубоко все происходящее задевало и ранило ее. За это она уже решила отплатить собственной жизнью. Отсюда поспешные, часто неверные суждения о том или ином лице: Клюеве, Ганине, Дункан, Сахарове и др. Теперь она обвиняла всех, кто пользовался доверием, помощью и поддержкой Есенина».
В «Воспоминаниях» при характеристике того или иного лица Галина Бениславская руководствовалась принципами, о которых писала Е. Есениной 2 августа 1926 г.: «У меня очень большие требования к жизни, не к платьям, не к роскоши и положению, а к содержанию людей и отношений с людьми, с которыми мне по пути в жизни. Если человеку есть чем заплатить, есть в нем духовное богатство, то его недостатки, пороки и прочее, все для меня окупается. И наоборот при духовном убожестве, я делаюсь нетерпимой к малейшей неловкости, не только что к недостаткам.».