Неизвестный Кропоткин

Маркин Вячеслав Алексеевич

Первым сибирским городом была Тюмень: город деревянный, с «грязными до невероятия улицами». Но Кропоткин обратил внимание, что «в мещанских плохоньких домиках живут очень порядочно, зажиточно, читают, и читают довольно много».

Всего ночь в Тюмени. И тотчас - дальше. Вдоль дороги болота, поросшие березняком. Но они уступают место лугам и вот уже переходят в большие поля черноземной Минусинской котловины. Райская земля…

…26 августа Кропоткин выехал из Томска, а через четыре дня прибыл в Красноярск. Здесь впервые возникли на горизонте настоящие горы - заснеженная цепь Саян. И дорога пошла неровная - с холма на холм. Множество очень быстрых рек пересекали ее - через них приходилось переправляться на веслах. На склонах гор -

крестьяне, корчующие пни, распахивающие землю. И необъятная тайга вокруг.

«Наконец, 5-го сентября увидел я воды Ангары; через несколько времени на другом ее берегу засерели и забелели домики и дома Иркутска…

Вот и все, вот и все трудности».

Написав так, Кропоткин хотел опровергнуть укоренившиеся в Петербурге и Москве представления о необычайно тяжелой дороге в Сибирь. «Подумайте, пять тысяч верст только до Иркутска! Пять тысяч верст!» - говорили ему в столице с выражением почти ужаса всего месяц назад. И вот они позади, все пять тысяч верст.

«Летом путь от Москвы до Перми и считать нечего,- в неделю вы доберетесь до Перми без малейшей усталости, но до Иркутска останется еще 3800 верст… Однако, во-первых, нужно вспомнить, что срок, даваемый правительством для того, чтобы доехать до места службы в Восточной Сибири - шесть месяцев - позволяет ехать не спеша, даже с большими расстановками; а, во-вторых, 3800 верст, при хорошей сибирской езде, не так страшны, как кажутся. Я, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, - дожди и слякоть, сопровождавшие меня на большей части пути, как вам известно из моих прежних писем, несмотря на то, что употребил более семи суток на ночевки и остановки в городах, проехал это пространство в четыре недели. И я поручусь, что при такой езде дорога никого не утомит: человек удивительно свыкается со всем, следовательно, и с тряскою в экипаже, а пять-шесть ночевок в значительных городах дают возможность вполне отдохнуть после четырех-пяти дней непрерывной езды.

Что до скуки в дороге, то человеку наблюдательному, едущему в первый раз в Сибирь, нечего ее бояться, - на пути представится много интересного».

Любознательность Кропоткина, открытость для внешних впечатлений была, конечно, необычайной. Долгая дорога, во время которой удалось узнать много нового и получить обильный материал для работы мысли, была для него истинным праздником. Собственно, на пути в Восточную Сибирь и родился Кропоткин-путешественник, географ, естествоиспытатель. В сравнительно небольшой период времени - оно как бы прессуется в дороге - обилие впечатлений преобразует человека. В тот момент, когда возникли за Ангарой дома Иркутска, Кропоткин был уже не тем, кто всего шесть недель назад выехал из родового имения в Калужской губернии. Он был подготовлен дорогой к новой деятельности.

Воздух Сибири

Крупнейший в те времена город Сибири Иркутск по европейским масштабам был совсем невелик (всего 22 тысячи жителей). Но после месячной скачки путника почти по безлюдному пространству он произвел впечатление: несколько каменных домов, церкви, довольно много гуляющих на улицах, множество одноместных экипажей - оживленный по-столичному город.

Переехав через Ангару на пароме, Кропоткин направился в гостиницу «Амур» - название напоминало о цели путешествия, которая, впрочем, была еще очень далека. Именно здесь, в Иркутске, на триумфальных воротах, поставленных генерал-губернатором Восточной Сибири Николаем Муравьевым-Амурским, выведено четко: «К Великому океану». Хотя до океана - почти как до Петербурга.

Граф Н. Н. Муравьев-Амурский навсегда оставил о себе память. Ведь он отстоял за Россией Амурский край, которым петербургские власти готовы были пренебречь (так же, как они откажутся от Аляски и русской Америки в 1868 году). Он укрепил

позицию России на Тихом океане и приступил к освоению почти ненаселенной территории вдоль Амура, расположив на протяжении более трех с половиной тысяч верст цепь казачьих станиц, в которых расселил не только казаков, но и своей волей освобожденных каторжников и ссыльных.

Деспот и тиран, в чем его особенно яростно обличал ссыльный декабрист Д. И. Завалишин, он, тем не менее, еще в 1846 году, за пятнадцать лет до отмены крепостного права, подал Николаю I записку с предложением освободить крестьян от крепостной зависимости, а когда в его распоряжение сослан был опаснейший государственный преступник Михаил Бакунин, создал ему прекрасные условия для жизни, которыми тот и воспользовался, чтобы бежать из Сибири в Америку. Муравьева тут же отозвали в Петербург.

Хотя и крут был Муравьев, но все же из числа преобразователей. А до него Сибирь страдала от произвола ее губернаторов долгие годы, начиная с князя Матвея Гагарина, казненного за злоупотребления властью и казнокрадство, и кончая предшественником Михаила Сперанского генералом И. И. Пестелем (между прочим, отцом повешенного в 1825 году декабриста Павла Пестеля).

Генерал- губернатор Сперанский был первым реформатором в Сибири в 1819-1821 годах, вселившим надежды на обновление ее управления. С надеждой на возрождение «духа Сперанского» и ехал в Сибирь Кропоткин, определяя свою главную задачу: «Быть полезным…»

Едва устроившись в гостинице, он идет доложить о своем прибытии и попадает на большой прием, который устраивает нынешний губернатор Сибири Михаил Семенович Корсаков. Генерал очень прост, демократичен, одинаково любезен со всеми и не подтверждает традиционно сложившееся в России представление о самовольном и грозном «губернском хозяине». А вот в добровольный приезд выпускника Пажеского корпуса в Сибирь не поверил, хотя не стал допытываться, что да как - не его это дело…

Начинал Корсаков службу в Сибири чиновником особых поручений при Муравьеве четырнадцать лет назад. В 1849 году встречал судно Геннадия Невельского «Байкал», впервые прошедшее в устье Амура. Оттуда тысячу двести верст верхом проскакал за двенадцать дней. И на Камчатке побывал - основал там Петропавловский порт в Авачинской бухте. Корсаков продолжил дела, начатые Муравьевым; поощрял развитие земледелия на Амуре, организовал постоянное пароходное сообщение, закончил строительство телеграфной линии от Петербурга в Иркутск. «В 1862 году высшая сибирская администрация была гораздо более просвещенной…, чем администрация любой губернии в Европейской России», - к такому выводу пришел Кропоткин.

В Сибири дела гражданские вершили офицеры: на них лежало множество обязанностей, по сути, чиновничьих. Им приходилось постоянно быть в разъездах по необъятной губернии, а «фрунтовой службы» не было вовсе.

Девятнадцатилетнему юноше все это было по душе. Здесь вольно дышится. Еще бы - даже в гостиной губернатора свободно обсуждаются крамольные статьи Герцена, критикуется политика правительства и высмеиваются разного рода слабости членов августейшей семьи, включая самого императора.

Петр Кропоткин приехал в Сибирь через год после того, как оттуда, из ссылки, совершил побег Михаил Бакунин. О нем было известно, что он дворянин и офицер, лишенный всех дворянских привилегий за антиправительственную пропаганду за границей. Участвовал в баррикадных боях в Дрездене в 1849 году, за что был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением, но через два года передан русским властям. Семь лет провел в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Там написал для Николая I ложно-покаянную «Исповедь»; прочтя ее, царь заменил тюрьму вечной ссылкой в Сибирь. И вот на пятом году сибирской жизни Бакунину удалось незамеченным сесть в Николаевске на американский пароход… Официальный Петербург терялся в догадках, почему побег оказался возможным. Разговоров было много…