Неизвестный солдат
Шрифт:
Весенний воздух был полон ожидания каких-то важных решений. Еще раз цеплялись люди за надежду, что им удастся спастись.
– Роммель отразил вторжение, ребята, и к тому же танковые колонны опять двинулись на восток.
– Если он сумеет сбросить их в море, тогда другой коленкор.
– Ничего из этого не выйдет, ребята, – сказал Хиетанен. Он был, пожалуй, наибольшим пессимистом из всех них, как бы чудно ни казалось это остальным. Человек, в котором раньше энергия била через край, теперь стал все чаще задумываться, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Правда, это быстро проходило, и он скоро становился прежним жизнерадостным парнем,
Коскела и раньше казался более зрелым, чем другие, и потому как будто и не изменился. Так же обстояло дело с Рахикайненом. Правда, торговлю ему пришлось свернуть- подставки для ламп никто больше не покупал.
– Давай делать гробы, – не без горечи предложил он Рокке, но тот отмахнулся:
– Не окупится. Хоронят без них.
– Лучше всех смеется тот, кто роет яму другому, хи-хи-хи.
Во время осмотра позиций на Миллионном Карилуото был ранен в плечо и попал в госпиталь. На время его лечения командование третьей ротой поручили Коскеле, а Хиетанен стал командиром взвода.
В конце мая программой варьете и угощением – напитком на сахарине – торжественно отметили открытие новой шикарной батальонной столовой. Для полка запланировали строительство кинотеатра – вот это действительно стоящая штука! Одновременно дали новое задание по рубке леса, и Хиетанен приготовился к тяжелой психологической войне, чтобы убедить людей приняться за работу. Однако они не успели еще взяться за дело, как пришел приказ работу прекратить.
Глава тринадцатая
– Ты что, хочешь оставить Сабину здесь, чтобы какой-нибудь русский ее изнасиловал?
– Пусть остается. Она уже и так залапана.
Они укладывали вещмешки молча и хмуро. Хонкайоки взял свои деревяшки, посмотрел на них с минуту и сунул в вещмешок:
– Они могли бы навести русских на верный след. Вдруг они так же близки к решению проблемы, как и я.
– Да-а, вот, значит, какое дело. Скорее бы отсюда убраться! Мы так долго здесь находились, что совсем протухли.
Сихвонен злобно дергал вещмешок за ремни, как будто это они были виноваты в том, что дела приняли такой плачевный оборот.
Хиетанен стоял посреди блиндажа и молча смотрел, как солдаты собираются в дорогу. Его собственные вещи были уже уложены. Три года назад он, отпуская веселые шуточки, наблюдал, как его отделение выходит из бараков на лесном пожарище. Теперь он глядел на сборы, не говоря ни слова. Коскела все еще исполнял обязанности командира третьей роты, и Хиетанен командовал взводом.
Рокка собрал и вещи Суси Тассу, потому что тот стоял на посту. Хиетанен велел Рокке проследить за выходом первого полувзвода, а сам отправился на соседний опорный пункт присмотреть за вторым. Машины под пулеметы он еще раньше распорядился поставить у дороги поблизости от передовой.
Телефонная связь была уже свернута, и они ждали посыльного с приказом об отходе. Когда он пришел, они сняли пулеметы с позиций и вышли в путь. С извива тропы они в последний раз увидели силуэт Чертова бугра, вырисовывающийся на фоне неба. На позициях был оставлен лишь небольшой заслон прикрывать отход.
Грузовики ждали их на дороге, и, после того как подошел Хиетанен с его полувзводом, пулеметы погрузили в машины и они отправились на сборный пункт роты.
Путь поражения начинался в молчании. Предмостный плацдарм на Свири был сдан без боя. Они прошли мимо покинутых блиндажей, где два с половиной года занимались всякими поделками. Артиллерийские позиции были пусты. Безмолвные и ожесточенные, они пересекли ставшую знаменитой реку. У моста Ванхала сбежал вниз, наполнил поллитровую бутылку водой и, размахивая ею, захихикал:
– Чуть-чуть онежской волны!
Ему вспомнились слова пропаганды из рупора на Чертовом бугре.
– Эту песню нам уже не петь.
– Не стала эта речушка границей Финляндии.
– Не все ли равно, черт побери. Теперь хоть кончится эта проклятая беготня взад-вперед.
– Вы думаете, на этом мы с русскими и квиты? Не-е-ет.
– На Перешейке наши бегут поджавши хвост.
– Что же теперь делать?
– Вот увидите, ребята, нам еще придется заплатить за каждое дерево, которое мы тут срубили.
– Да этой каши и нашим внукам расхлебывать хватит.
– Я знаю одно, – сказал Рокка. – Ежели сызнова будет маневренная война, значит, клади зубы на полку. Нам и в позиционной войне рациона насилу хватало, а теперь, братцы, опять будем считать крохи.
– Слабым пасть на жизненном пути – сильным все дальше и дальше идти.
– Да заткнись ты!
Настала ночь. Шуршала под ногами дорога. Шел маршем финский солдат – фуражки чуть набекрень, и каждая заломлена как-то по-своему. Верхние пуговицы летних мундиров расстегнуты, голенища сапог отвернуты, на лицах горькая гримаса. Кто-то из солдат перевел дух и запел, подлаживая шаги к ритму песни. С ее непристойными словами рвалась в летнюю ночь солдатская душа, ожесточенная тремя годами бесплодной войны, рвалась словно назло всем: «Я спою вам занятную песню…»
Дымный мглистый воздух был полон грохота. От разрывов снарядов и бомб непрерывно сотрясалась земля. Со всех сторон доносился нескончаемый рев эскадрилий. Весь мир, казалось, был наполнен грозной силой, которая прорывалась воем и грохотом.
Батальон Сарастие вошел в организованную при отступлении боевую группу Карьюлы. Вначале она быстро отходила по плохим лесным дорогам, но затем, оказавшись на одной линии фронта с другими частями, стала вести яростные бои.
Шаг за шагом они сдавали восточно-карельские дороги, которые три года назад завоевали с таким трудом. Опять усталость и ожесточение, опять, как тогда, муки голода. Повышенная трата сил требовала усиленного питания, но продовольствие поступало с перебоями и зачастую в недостаточном количестве. Правда, и теперь иной раз еды бывало вдоволь: когда приходилось, отступая, уничтожать большие запасы армейского имущества. Тогда изголодавшиеся солдаты, дорвавшись до этих запасов, брали с собой столько продуктов, сколько могли унести. Опять Рахикайнен добывал то одно, то другое для взвода Хиетанена и нередко спасал его от голода, а то и помогал солдатам найти новое обмундирование. Так, однажды он, недолго думая, с риском для жизни пробрался под сильным артиллерийским обстрелом в барачный лагерь и принес оттуда десять пар новых сапог. В бою он никогда не брал на себя добровольно таких опасных заданий. К сожалению, он не мог ни обменять сапоги, так как ни у кого ничего не было для обмена, ни продать, потому что денег было еще меньше.