Неизвестный венецианец
Шрифт:
— Доброе утро, синьора. Очень любезно с вашей стороны согласиться встретиться со мной сегодня.
— Проходите, прошу вас, — сказала она, отступая в глубь квартиры.
Когда он вошел, у него возникло странное ощущение, что он когда-то уже бывал здесь. Оглядевшись, он понял, отчего это: квартира была почти такая, как и у той старой синьоры на кампо Сан-Бартоломео, и выглядела так, будто в ней прожили несколько поколений одной семьи. У дальней стены стоял такой же комод, и на зеленой бархатной обивке
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — предложила она, явно только потому, что так требовали приличия.
— Нет, спасибо, синьора, не нужно. Только уделите мне, пожалуйста, немного времени. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
— Я знаю, — ответила она и пошла назад, в глубину комнаты. Там она опустилась на один из обтянутых бархатом стульев. Брунетти занял второй стул напротив. Она сняла какую-то ниточку с подлокотника, аккуратно скатала и убрала в карман своего жакета.
— Если вы читали о смерти вашего мужа в газетах, то вы, наверное, знаете, что его обнаружили в несколько необычном виде…
— Я знаю, что его нашли одетым в женское платье, — сказала она тихим пресекающимся голосом.
— То есть вы понимаете, что я вынужден буду задать вам вопросы определенного рода?
Она кивнула и уставилась на свои руки.
После этого вопросы возможны были либо грубые, либо неловкие. Он выбрал второе.
— Есть ли у вас или, может быть, были раньше причины полагать, что ваш муж вовлечен в подобные занятия?
— Я вас не понимаю, — сказала она, хотя чего тут было не понять.
— Я имею в виду ношение женской одежды. — Ну почему бы прямо не сказать — «трансвестит»?
— Этого не может быть.
Брунетти молча ждал продолжения.
— Этого не может быть, — повторила она.
— Синьора, ваш муж получал какие-нибудь странные письма? Может быть, были какие-нибудь необычные телефонные звонки?
— Не понимаю.
— Не беспокоили ли его в последнее время телефонные звонки или письма? Не выглядел ли озабоченным?
— Нет, все было как обычно.
— И, возвращаясь к моему первому вопросу, синьора, вы никогда не замечали, что его привлекают отношения подобного рода?
— С мужчинами? — Ее голос зазвенел от возмущения. И еще от чего-то. Отвращения?
— Да.
— Нет! Мне оскорбительно слышать такие слова о моем муже. Как вы смеете? Я не позволю вам так о нем говорить. Леонардо не был таким. Он был нормальный мужчина.
Ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
— Пожалуйста, простите меня, синьора. Я всего лишь стараюсь понять, что произошло, и потому вынужден задавать вам вопросы. Это совсем не значит, что я хочу оскорбить вашего мужа.
— Зачем тогда спрашивать?
— Чтобы узнать
— Я отказываюсь отвечать на такие вопросы. Это неприлично.
Он хотел сказать ей, что в убийствах вообще мало приличного, но вместо того спросил:
— В последние недели вы, случайно, не отмечали ничего необычного в поведении вашего мужа?
Ее ответ был вполне предсказуем:
— Я не понимаю.
— Ну, не говорил ли он о поездке в Мессину? Ему хотелось ехать или он уезжал с неохотой?
— Он уезжал как всегда.
— И как это происходило?
— Ему нужно было ехать. Разъезды были частью его работы.
— Но хоть что-нибудь он же говорил?
— Нет.
— И никогда не звонил вам, синьора?
— Нет.
— Почему, синьора?
Она, кажется, поняла, что Брунетти так просто не отстанет, и объяснила:
— Он не имел права делать частные звонки за счет банка. Иногда он звонил в офис другу, а тот перезванивал мне. Но не всегда.
— Ах вот оно что, — сказал Брунетти. Ага, директору банка и не хватало денег, чтобы позвонить жене.
— У вас с мужем есть дети, синьора?
— Нет, — тут же сказала она.
Брунетти не стал допытываться почему.
— У вашего мужа были друзья на работе? Вы упомянули друга, которому он звонил. Как его зовут?
— Зачем он вам?
— Может быть, ваш муж высказывался касательно командировки. Я хочу повидаться с ним и спросить, не замечал ли он чего-нибудь необычного в поведении вашего мужа.
— Я уверена, что не замечал.
— Мне в любом случае очень хотелось бы поговорить с ним, синьора. Как же его зовут?
— Марко Раванелло. Но ему нечего вам рассказать. Мой муж был совершенно нормальный. — Метнув в Брунетти свирепый взгляд, она повторила: — Совершенно нормальный.
— Ну что ж, не стану более надоедать вам, синьора. — Брунетти поднялся и направился к выходу. — Вы, наверное, уже позаботились насчет похорон?
— Да. Месса завтра. В десять. — Она не сказала где, а Брунетти не спросил. Если понадобится, он сам узнает.
У двери он задержался:
— Большое спасибо, синьора. Примите мои личные соболезнования и позвольте вас заверить, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы найти виновного в смерти вашего мужа.
Почему-то слово «смерть» давалось ему куда легче, чем «убийство».
— Мой муж не был таким. Вы узнаете. Он был мужчина.
Брунетти не протянул ей руки на прощание, лишь поклонился, и вышел. Когда он спускался вниз по лестнице, ему на память пришла заключительная сцена из пьесы «Дом Бернарды Альбы», где мать, стоя у края подмостков, кричит публике и всему миру, что ее дочь умерла девственницей, умерла девственницей. Для Брунетти же лишь факт смерти имел значение, все прочее — суета.