Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

Семенов Юлиан Семенович

Мимо Фесенко тигры проходили как-то по-особому: чуть замедляя шаги и приволакивая ноги. Мне показалось, что они ходили мимо Фесенко так, как ходят неумелые актрисы, играющие роли старух. Те тоже смешно приволакивают ноги, и сразу становится видно, что они играют и что им очень нравится играть так. Им кажется, что такая походка дает полную достоверность образу. Наверное, так же и тигры: они думали, что такая походка должна успокоить Фесенко, сделать его добрым и щедрым. А мимо Лёда тигры проходили иначе: быстро и чуть приседая. Наверное, именно так они ходили на охоту: ни на что не глядя и все время приседая,

чтобы ежесекундно быть готовыми к прыжку, стремительному и смертоносному.

Вдруг один тигр остановился перед Лёдом. Мне показалось, что я слышу, как тикают часы у меня на руке. Когда страшно, тогда всегда слышишь, как тикают часы.

Тигр выжидающе смотрел на Лёда. Они долго смотрели друг на друга, а я все время думал: «Что же он не окликнет Фесенко?!» Лёд не окликал Фесенко, а смотрел в глаза тигру, не моргая, только все больше и больше щурясь. Потом тигр облизнулся, нарочито безразлично зевнул и отошел к клетке оператора.

— Ну что, дурачок? — ласково спросил его оператор. — Скоро вы играть начнете?

А тигры явно не хотели играть. Им не хотелось лезть на клетку, в которой сидел человек и что-то кричал, размахивая руками. Крики актера их не трогали. Они не хотели лезть на клетку: им не из-за чего было лезть на эту клетку.

—Толкните поросенка! — крикнул помощник режиссера сверху. — Пусть он заорет!

Фесенко, не оборачиваясь, протянул руку и коротко приказал Лёду:

—Палку!

Лёд вложил ему в ладонь палку и остался безоружным. Фесенко просунул палку в подпол и начал щекотать поросенка. Тот молчал. Тогда Фесенко стал колоть поросенка в ляжку. Ничто не помогало: поросенок, затаившись, молчал.

Тигры перешли за спину Фесенко: теперь они стояли перед Лёдом.

Прошло уже минут десять, а съемка все не начиналась. Тигры не хотели «работать», а поросенок так и не подавал голоса, хотя Фесенко щекотал его палкой.

— Подразни тигров еще раз! — попросил актера оператор. Актер снова стал делать страшные рожи и замахиваться на зверей, крича при этом:

— Вот я вас!

Тигры смотрели на него так же, как взрослые — на шаловливого, надоедливого ребенка. Тогда помощник режиссера, стоявший наверху в безопасности, гаркнул в рупор актеру:

— Отдерите одну планку и высуньте поросячью морду! Тигры тогда разыграются!

— Как бы поросенок не вбежал в клетку, — предупредил дрессировщик.

—Он не может вбежать, — ответил помощник режиссера сверху, — зачем вы сгущаете краски?

Когда актер отодрал планку, поросенок стремглав выскочил из своего укрытия. Это случилось в долю секунды — остановить его или удержать в подполе не было никакой возможности.

В тот самый миг, когда в клетке появилось белое смешное четвероногое существо, палубу словно прошили восемь желто-коричневых, стремительных линий. Тигры исчезли с тех мест, где они только что находились. Тигры уже лезли на клетку, рыча и хватая зубами стальные прутья.

— А-а-а! — закричал оператор счастливым голосом. — Играйте, родные, играйте!

Эти слова относились в равной мере и к тиграм, и к актеру, метавшемуся по клетке. Оператор снимал, топая ногой и беспрерывно покрикивая:

— А-а! Хорошо! Умница! Гений! Молодец!

Действительно, все происходившее для кино было огромной удачей: тигры, свирепея с каждой минутой все больше и больше, лезли

на клетку, в которой метался человек, стараясь поймать поросенка.

Потом я увидел, как один из тигров — самый большой — метнул в клетку лапу и схватил поросенка. Тот завизжал так страшно, что вдруг стало очень холодно и кожа покрылась пупырышками.

Актер, позабыв про осторожность, бросился в незащищенный угол и стал вырывать поросенка из лап тигра.

Фесенко преобразился. Он стал худым, поджарым и быстрым. Лицо его замерло в холодной, безжизненной улыбке; в цирке так улыбаются воздушные гимнасты и укротители. Фесенко метнулся к клетке и стал щелкать у тигров перед носом своим тонким пронзительным бичом.

— Назад! — кричал он. — Назад!

Тигры грозно рычали. Они то кидались на Фесенко, то снова бросались к клетке. Я понял, что он отвлекает их на себя, потому что иначе они уже успели бы разделаться и с поросенком и с руками актера.

Потом я увидел, как самый большой тигр сел перед Фесенко и, ощерив огромные — в палец — клыки, заревел, захлебываясь и рокоча.

Остальные тигры словно взбесились. Они слышали крик поросенка, они видели поросенка, они могли разорвать его, а человек, стоявший перед ними, мешал им сделать то, что велела сделать кровь.

— Возьми спину! — крикнул Фесенко Лёду.

Лёд, находившийся чуть поодаль, выбросил вперед левую ногу, потом правую, а потом подался корпусом. Он двигался сейчас как заводной. Он должен был пройти мимо большого тигра, который по-прежнему сидел против Фесенко и рвал когтями палубу. Большой тигр заметил Лёда. Он заревел еще злее, ударил хвостом несколько раз подряд и стал осторожно прижиматься к палубе, извиваясь и замирая. Было ясно, что тигр готовится к прыжку.

— Хлопушка! — крикнул Фесенко.

Лёд, продолжая медленно идти мимо тигра, стал царапать негнувшимися пальцами тугую кожу кобуры. Он никак не мог отстегнуть крышку и достать наган. Он морщил лоб и кривил лицо, как от зубной боли, продолжая неотрывно смотреть в глаза зверю, который бил хвостом, готовясь к прыжку.

Лёд вытащил наган в тот самый миг, когда тигр, подобрав под себя лапы, лег на палубу и стал ерзать — точно как кошка перед броском на воробья. Тигр вдруг замер, и огромное его тело напряглось. И в этот самый миг Лёд, вытянув руку, направил на тигра наган и выстрелил. Хлопнул синий дымок, и тигр, зажмурившись, обмяк и отскочил в сторону.

— Молодец! — негромко сказал Фесенко. — Держи мою спину, все время держи мою спину, звери очень нервничают...

Фесенко щелкал бичом, отгоняя тигров от клетки, а Лёд неотступно следовал за ним, сжимая в руке наган. Они теснили зверей к коридору, ведшему к клеткам на корме. Тигры приседали на задние лапы, рычали и скалились. Они все время норовили зайти к Фесенко со спины, но там стоял Лёд с наганом в руке. Тигры постепенно отступали от клетки. Поросенок, оказавшись на руках у актера, трясся и стонал. Актер крепко прижимал его к себе и шептал ему что-то ласковое и успокаивающее. А поросенок все равно трясся мелкой дрожью, такой же точно, как актер, и оператор, и постановщик, и я, и, наверное, все, кто наблюдал происходившее. Всех нас трясло, потому что происходившее было по-настоящему страшным. Рассвирепевшие тигры, в которых при виде поросенка проснулся инстинкт, хотели крови.