Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Заикаясь, торжественно, как Левитан, начал говорить:
— Я прошу вас всех выпить вместе со мной за прекрасного чело века, умницу и прозорливца, которому я обязан всем, что у меня есть на земле. Я прошу вас выпить за Александра Кривицкого.
Выпили. Спорили о кино. Иващенко рассказывал, что Романов, новый шеф кино, предложил брать газетам мнение специального отдела печати Главкино на новые фильмы, чтобы не было разнобоя в оценках.
«Нельзя же доводить до абсурда», — сказал Иващенко, выпивая.
— Можно, — ответил Кривицкий. — До абсурда можно, но не до катастрофы, желательно.
Рассказывал, как его защищал Трифонов от какого-то мужика, который лез без очереди в такси.
— Он бросился на меня с кулаками, огромными, как «Слово о полку Игореве»! Юра защитил меня. Он — гений.
Потом он ссорился с каким-то молодым пижоном из-за зажигалки.
— Зачем вам зажигалка? Что, вы живете в какой-нибудь безле сой стране, как Бельгия? У нас много леса, надо чиркать спички, это патриотично в конце концов!
Рассказывал о том, как в 46-м году Сталин вызвал Фадеева и Симонова.
Главная задача в идеологии на ближайшие двадцать пять лет — это заставить нашу интеллигенцию отказаться от мысли про собственную второсортность. Петр заигрывал с Западом. Он не был Великим.
Великим был Грозный, кстати говоря.
Юра Зуев рассказывал, как он переводил переговоры нашей охраны Хрущева с их Сюрте *.
Это было перед визитом Н.С. во Францию. Наши вытащили списочек:
— Вот здесь будет проезжать Н.С., через эту деревню, так в ней живет такой-то. Он — сволочь.
— Как же, как же, отвечали французские охранники, — мы это знаем.
— Надо бы его забрать.
— Заберем. Мы имеем право забрать на сорок восемь часов. Как только Н.С. будет подъезжать к этому пункту — сразу заберем.
Обстановка не переговорах была в высшей мере дружеская. Деловые люди, хорошо понимали друг друга.
Трагикомедия получилась с великим, гениальным, лучше всех понимавшим все Щедриным (прозорливость, по-моему, это хорошее знание того, что было, и точное понимание происходящего.
Это и есть два главных компонента прозорливости).
Он и издал монографию о Щед- рине, написанную Каменевым, получил за нее звание доктора филологических наук, титул российского литератора и, кажется, премию Сталина. Такой оборот событий вряд ли мог предвидеть М. Щедрин.
А коли мог бы — видимо, весело б посмеялся. Он все понимал, послужив в ссылке чиновником для особых поручений и вице-губернатором. А все поняв, жил один, ориентировался на себя, играл в карты и писал пророческие вещи, особенно ответ рецензенту по поводу истории города Глупова.
Один мой приятель рассказывал, что он попал случайно, выходя из ГУМа, на Красную площадь в день похорон Дыгая. Чтобы не было давки, площадь оцепили солдаты. И он попал совершенно случайно в колонну одного из предприятий, которые пришли проститься с Дыгаем.
Но так как он долго не был дома, он подошел к солдату и сказал: «Товарищ, мне нужно выйти по ряду соображений». Солдат ответил: «Нельзя». Они долго препирались. Солдат был неумолим.
Тогда мой приятель — дирижер Свердловской филармонии — спросил его: «Ну хорошо, а если тебя припрет, тогда что?!» Солдат подумал и ответил: «Хоть в голенище, а ни с места!» Вот это я понимаю — солдат!
* Французская секретная служба
22 октября 1963 года
Каждый раз, когда начинаешь работать в архивах, поражаешься двум вещам. Во-первых, несметному богатству образов, языковых характеристик, ситуаций, с одной стороны, и с другой — поведению архивариусов.
К сожалению, это люди удивительно скучные. Они сидят на материале, годами готовят маленькую публикацию, которая носит в общем-то служебный характер.
Эти люди не только не помогают тем, которые приходят к ним в архив, но — наоборот даже ставят палки в колеса. Хотя мне нужно здесь оговориться, что пишу эти злые строки лишь после знакомства с Хабаровским государственным архивом.
Пожалуй, даже неправильно я написал перед этим обо всех работниках архивных. Но бывает так, что один негодяй в полку вызывает отношение к целому полку.
Дама, командующая Хабаровским государственным архивом, раньше много лет работала в НКВД. Поэтому всякий человек, приходящий к ней, рассматривается ею как потенциальный агент никарагуанской разведки.