Некоторые не уснут
Шрифт:
Когда Фрэнк заговорил с ней, фигура быстро повернулась и показала ему пару молочно-белых глаз, вроде тех, что он однажды видел у дохлой овцы, и оскаленные зубы, которые не могли принадлежать человеку.
Фрэнк проснулся у себя в комнате под одеялом, с пальцами, засунутыми себе в рот.
Во вторник утром он перенес сломанную кухонную мебель обратно в дом и протер обломки посудным полотенцем. Сам акт возвращения казался столь же необходимым, как спасение тонущей кошки из канала.
В среду
Дни со вторника по четверг он провел на диване, в апатии и меланхолии, дрейфуя по дневным телешоу ради той толики комфорта, которую они ему приносили. Также он подолгу дремал перед включенным газовым камином. Его свечение и легкое потрескивание успокаивало его больше всего. Но он часто просыпался от этой дремы, потому что маленькая фигура из его снов что-то бормотала себе под нос, стоя на вершине лестницы. Проснувшись, Фрэнк не помнил, что она говорила, и на площадке никого не было.
Еще Фрэнк проводил много времени, глядя на рисунок на кухонном столе и думая о комнатах, которые он снимал в студенчестве. В свои двадцать с небольшим он сожительствовал с двумя подружками, с которыми давно расстался. Делил дома с незнакомцами, с которыми сейчас не контактировал. Во все более расплывчатых толпах его воспоминаний был алкоголик, который питался лишь особо крепким сидром и супом из пакетиков, и жирная девушка, которая ела, как ребенок на вечеринке в честь десятилетия, и часами просиживала, запершись, в ванной. Он уже не помнил ни их имен, ни лиц подружек. Какое-то время он пытался, но потом перебрался в гостиную и заснул за просмотром "Обратного отсчета" (Британская телеигра - прим. пер.).
В четверг вечером он не стал отвечать на звонок Маркуса. С прошлого уикенда их были четыре. Все остались неотвеченными. По какой-то причине Маркус и его звонки стали раздражать Фрэнка до такой степени, что он положил свой айфон в шкаф под лестницей, вглубь коробки с бельевыми прищепками. У него не хватало времени обдумывать изменения, которые он когда-то планировал сделать по дому. А спешку он терпеть не мог.
К концу недели сон у него стал спокойным, и он заметил, что смотрит с семи до девяти "АйТиВи", после чего идет спать. "Хэппи Шоп" продолжал снабжать его неисчерпаемым разнообразием воспоминаний и вкусов. И когда в субботу утром приехал Маркус, Фрэнк даже не стал открывать ему дверь. Вместо этого, он лежал на полу гостиной, с зашторенными окнами.
К концу второй недели своего отпуска он позвонил в офис с таксофона возле "Хэппи Шопа" и сказал, что не вернется на работу.
Сам акт выхода из дома был мучительным.
Дважды за предыдущую неделю, когда Фрэнк готовил на разрушенной кухне себе еду, он поднимал глаза, уверенный, что кто-то наблюдает за ним из двери. У него было чувство, будто его застигли за чем-то неправильным или за поеданием того, что ему запрещено было есть. Воображаемое присутствие кипело угрюмым разочарованием и источало темную враждебность. Это помещение стало эпицентром этого беспокойного присутствия, интенсивность которого нарастала с субботы, когда они с Маркусом подвергли нападению шкафы. Кухня была сердцем этого дома, а он разбил его.
С ним в доме никого не было, и быть не могло. Но повторяющийся топот маленьких ног по линолеуму, пока он дремал днем в гостиной, говорил - обращаясь к области воображения, которую он мало использовал - о том, что некое обездоленное присутствие снова и снова изучает кухню. В первый раз, когда он услышал шарканье, он встревожился, что прежняя хозяйка сбежала из интерната для престарелых. И что еще хуже, решила вернуться в дом, которой по-прежнему считает своим.
Фрэнк быстро оправился от внезапных опасений. И в пределах уютного чрева этого дома он, наконец, счел это контролирующее присутствие приемлемым, и даже желанным. Он не мог придумать ни одной причины, чтобы усомнится в своем порыве возместить ущерб. Это было вполне осуществимо.
Но мысль о том, что придется выйти за пределами дома, в мир, который уже не казался ему знакомым, угнетала его. Когда Фрэнк отправился за инструментами, прежде чем достичь автобусной остановки перед кегельбаном, он был буквально изнурен своим походом по Першор Роуд.
Непредсказуемые приливы энергии и пристальные взгляды пешеходов и автомобилистов, казалось, разрывали его мысли на части, а его самого превращали в бормочущую неподвижную статую. Он думал о слишком многих вещах одновременно, и постоянно терял ход мысли.
Он ощущал на себе давление города. Неуютное, как хлесткий ветер на вершине холма. У него было чувство, будто он зацепился карманом пальто за дверную ручку. Нигде за пределами дома или "Хэппи Шопа", он не мог приспособиться, и у всех путался под ногами. Поэтому его новая жизнь свелась к коротким вылазкам. Он уже не справлялся с чем-то другим, и нигде и никогда не был нужен. Дом раскрыл ему глаза. А теперь еще с ногой был что-то не то. Начало болеть бедро. Поэтому приходилось воздерживаться от прогулок.
В тот день, когда Фрэнк отправился покупать инструменты, он почувствовал, что чем дальше он удаляется от дома, тем сильнее становится его физический и моральный дискомфорт. Фрэнк бесконечно курил сигареты "Силк Кат", ради того слабого утешения, которое они обещали. Он вновь закурил в прошлый уикенд, после того как во время просмотра "Национальной лотереи" испытал непреодолимую тягу к сигаретам. На автобусной остановке жирные голуби сновали под ногами и смотрели на него янтарными глазами.