Некрасивая

Чарская Лидия Алексеевна

— О, как хороша ты теперь Ло! Как чиста твоя душа, давшая тебе возможность подняться так высоко, — прости же прости, милая великодушная Ло, за нанесенные тебе так несправедливо обиды и муки…

— Прости! Прости! — глухо вторили где-то другие голоса. В ту же минуту что-то ударило мне в глаза ослепительным светом и… Я проснулась.

Я лежала на моей постели в нашем дортуаре, на ночном столике горела свеча, а на коленях у моих ног обхватив их крепко руками кто-то бился, исступленно рыдая и произнося безостановочно одно только слово:

— Прости! Прости! — Я успела

только увидеть типичный курчавый затылок. И протянула руку.

— Римма? О чем ты? Аннибал? Милая!

В тот же миг курчавая голова приподнялась и ко мне повернулось вспухшее от слез и все залитое ими лицо.

— Она не умерла! Она пришла в себя, она выздоровеет! Да она выздоровеет теперь! Ах, Лиза! Лиза! — И прежде нежели я успела придти в себя Африканка с ей одной присущей стремительностью, бросилась ко мне, обхватила мою голову, тесно прижала ее к своей взволнованной груди и заговорила трепетно и бурно выбрасывая слова, сквозь рыданье, разрывавшее ей горло…

— Гродская! Лиза! Ло! Родная! Светлая ты наша! Ты наша! Прости ты меня! Прибей! Искусай! Исцарапай, мне легче будет. Но прости! О, ты, великодушная! Ты лучше всех нас! Даже Феечки лучше! Даже моей Дины! Я обожаю тебя! Я боготворю тебя! Я преклоняюсь перед тобой! С той минуты ты мне сердце повернула, все сердце на изнанку, когда… Когда за нас с Незабудкой наказание приняла, не выдала ни одним словом, а сегодня… Ночью… Звереву спасла от смерти… Сама жизнью рискуя… Феечка все видела… Она не спала… Она как Незабудка из дортуара выходила, проснулась… И когда ты вышла за ней, она за тобой следом пошла… Подоспели тогда, когда вы уже обе над провалом висели… Она умница — Дина… Сразу поняла в чем дело… Что лунатик Незабудка, и оповестила Лидию Павловну и нас… Мы все на лестницу высыпали… Лидия Павловна строго запретила произнести хоть одно слово, и сама к вам… Подхватила тебя, когда ты уже срывалась, спасая Ольгу. Лиза! Гродская! Графинечка ты моя непонятая, золотая, прости ты меня, за все Лизочка, а я собачкой твоей буду, рабой, Фею для тебя разлюблю, если хочешь! Как Бог свят! Милая ты моя!

И град исступленных поцелуев сыпался на мое лицо, голову руки и слезы горячие, искренние слезы юной дикарочки обливали мои щеки, губы, лоб и глаза… А кругом стояли девочки и при свете горящей свечи, поставленной чьей-то услужливой рукой на мой ночной столик я видела их всех, растроганных взволнованных с глазами, полными слез и восхищенья и глубокого чувства нежности обращенными ко мне. Десятки рук тянулись мне на встречу, десятки губ искали моих поцелуев. И снова как и из уст все еще рыдающей Аннибал я услышала и из других губ тихие робкие слова любви… Признательности… Дружбы.

— Мы не понимали тебя… Не ценили, — за всех подруг своих, наконец, нашла силы проговорить рыженькая Наташа и потянулась ко мне…

— Прощу ли я? О милые мои, милые, родные? Мое сердце давно было раскрыто для вас. Все забыто, все прощено… И дурнушка Ло чувствует себя такой счастливой такой ужасно счастливой!

Кто это плачет там в темном уголку. Это — Мурка… Она так дрожала бедняжка за жизнь своей Лизы и теперь напряжение нервов вылилось

в слезах!

Но почему же среди милых, сияющих растроганных лиц я не вижу ни Феи ни Незабудки… Или одна все еще не хочет меня знать, а другая лежит беспомощная потрясенная, испуганная, больная?

— Где Фея? Где Незабудка!

Со страхом спрашиваю я у окружающих меня девочек.

— Не бойся, милая, душка ты наша! Они здесь, — и Ляля Грибова закрепляет свою фразу крепким поцелуем. Вмиг расступается передо мной вся толпа девочек и пропускает вперед две тонкие стремительно бросившиеся ко мне фигурки.

— Вы героиня, Лиза! Позвольте мне поцеловать вас! — слышу я красиво вибрирующий всеми своими металлическими нотками голос и серые, обычно холодные глаза сияют мне теперь мягко, мягко, как вряд ли кому из чужих сияли они, когда-либо в жизни, эти прекрасные глаза.

Я протягиваю руку… Мои губы не в силах произнести ни слова… Мое сердце слишком полно… Я пожимаю изящные хрупкие пальцы Феи, я принимаю её ласковый поцелуй.

— Я уважаю вас за величину вашей души, графиня Лиза! — звучит снова металлический голосок и искренностью веет от этих слов красавицы Дины.

— Лиза! Лизочка! Дорогая! Любимая! А меня… А меня пожелаешь ли ты простить и поцеловать! — слышу я дрожащий слезами голос и с каким-то мне самой непонятным чувством нежности и любви широко раскрываю объятия.

Один миг и бледное худое личико, подернутое усталостью, и огромные цветы — глаза, оттененные синевой, обычно насмешливые глаза, а теперь полные такого глубокого, такого горячего чувства скрываются у меня на груди.

С минуту времени мы обе я и Незабудка крепко сжимаем в объятиях друг друга. Ведь обе мы избегли смертельной опасности в эту ночь… Ведь обе были на волосок от смерти… Оля тихо судорожно всхлипывает у моего сердца… Потом быстро откидывает голову назад… Забрасывает мне на плечи свои худенькие руки и говорит прерывистым шепотом:

— Я все знаю… Аннибал мне все рассказала. Если б не ты… Отец с матерью никогда-никогда бы не увидели больше их Олю… О как ты, отплатила мне за принесенное тебе зло, моя добрая, моя чудная, моя смелая Лиза! Ах, если бы я могла, если бы умела благодарить.

И она еще долго целовала меня, пока неожиданно появившаяся Лидия Павловна не приказала всем расходиться из дортуара, чтобы дать мне покой. Последнее обстоятельство крайне поразило меня. Я думала, что все еще длится ночь, ночь моего ужаса и борьбы за жизнь. Оказалось, что было уже утро и девочки вернулись сюда после молитвы, караулить мое пробуждение.

— Дитя мое, если вы чувствуете себя хоть сколько-нибудь дурно, скажите я сведу вас в лазарет! — услышала я тревожный голос классной дамы и взглянув на нее увидела заботливо устремленный на меня взгляд. И тут только я вспомнила чьи сильные руки подхватили меня в страшную минуту опасности, кто вырвал меня и Незабудку из когтей смерти. И не отдавая себе отчета, принято ли так поступать, я исполненная неизъяснимого чувства признательности схватила руку Лидии Павловны и благоговейно, как святыню, поднесла ее к моим горячим губам.