Некрасова Л. День рождения
Шрифт:
Что-то сжало Макино горло. Она не могла ничего ответить. Тихо-тихо стало в комнате. Только потрескивали дрова.
— Что же ты молчишь, Машенька? — ласково и тревожно спросил Семен Епифанович. — Ведь ты знаешь, у меня была дочка. Такая, как ты… Жена была у меня. — Голос у Семена Епифановича стал глухим и низким. — Немцы… Немцы убили мою дочку. А жена умерла. И я остался вот так, совсем один.
Семен Епифанович развел руками.
— Совсем один. Вернулся с фронта с хромой ногой, нет никого, и друг мой умер… Нашел тебя… Машенька.
Мака
— Папа Сеня, милый папа Сеня! Я очень люблю вас. Я все понимаю. Но ведь у меня есть мама. Я знаю, что моя мама есть, что она найдется. Я не могу быть больше ничьей дочкой. У меня ведь есть мама, — уткнувшись горячим лицом в грудь Семена Епифановича, твердила Мака. — Вы не обидитесь на меня? Я вас очень люблю.
Семен Епифанович взял Макину голову двумя руками.
— Машенька, милая, милая, хорошая девочка! Ведь это я, глупый, не понял такой простой вещи. Я не обижаюсь на тебя. Нет. Я тебя только еще больше люблю. И мы найдем твою маму.
Мака крепко обняла Семена Епифановича и пригладила его растрепавшиеся волосы.
Печка догорела. Только коптилка моргала на столе около стакана с остывшим чаем.
Глава XLI. Дикий зверь
В квартиру напротив, которая все время пустовала, въезжали чьи-то вещи. Сундуки и ящики. Столы и стулья. Сетка от кровати. За стеной слышались голоса. Кричали:
— Виктор! — И кто-то весело топал ногами. Квартира ожила.
Весенний снег таял и проваливался. Большой пустырь стал грязным. Обнажились рыжие песчаные края обрыва. Вдали над садом стаями носились вороны. Серенькое утро хмурилось над Журавлевкой. Мака, как обычно, бежала в школу.
Левой рукой она прижимала к груди книги и завтрак, завернутый в бумажку: хлеб с повидлом. Мака добежала уже почти до середины пустыря, как вдруг услыхала за собой какой-то шорох.
Из обрыва на пустырь поднимались одна за другой собаки. Это были страшные, бездомные, одичавшие собаки, которые бегали стаями по окраинам города, нападали на людей, рылись в помойках, пугая всех ночью своим воем и лаем.
Впереди бежал знаменитый Дикий зверь. Это был страшный косматый белый пес. Когда-то, вероятно, он был хорошей овчаркой, может быть, он даже сторожил курчавые отары овец… Но сейчас шерсть на нем висела клочьями и грязные пряди волос колыхались над его глазами.
Это был прославленный Дикий зверь, за которым охотились мальчишки, в которого кидали острые камни, которого гоняли отовсюду, не давая ему отдыха ни в обрывах, ни на пустырях… О нем говорили, что он съел Булькиных щенят…
Он бегал всегда со сморщенным носом, с приподнятой верхней губой, и желтые большие зубы выглядывали из его рта.
Он бегал и зимой и летом с репейниками в хвосте, раздраженный, голодный, и встречаться с ним и с его стаей никому не было приятно.
Собаки, все так же гуськом, добежали до середины пустыря, и Дикий зверь увидел остановившуюся Маку. Нос у него сморщился, верхняя губа
Откуда мог знать Дикий зверь, что Мака никогда не бросала в него камни, что она никогда не гонялась за ним со свистом и улюлюканьем! Дикий зверь видел маленького человека, а все маленькие люди были его врагами. Он сидел на грязном снегу, строгий вожак своей стаи, и смотрел на Маку маленькими злыми глазами, чуть-чуть поднимая верхнюю губу.
Мака, стараясь не двигаться резко, взяла в правую руку свой завтрак. Она развернула бумажку. Достала хлеб с повидлом. Книги упали на снег.
Дикий зверь повел носом и зарычал. Мака бросила в его сторону кусочек хлеба. Какая-то шавка рванулась за ним, но Дикий зверь щелкнул зубами, и шавка отлетела в сторону. Дикий зверь проглотил кусочек хлеба. Другие собаки завистливо затявкали.
Мака не знала, что ей делать. Два куска хлеба с повидлом не могли насытить всех собак. А Дикий зверь ждал. И никого не было на пустыре.
Мака бросила кусочек хлеба подальше. Собаки кинулись за ним, раздался лай, вой, полетели клочья шерсти, посыпался снег из-под лап. Потом все смолкло, собаки вернулись и сели снова чинно в кружок, уже поближе к Маке.
Со всех сторон шевелились мокрые клеенчатые носы, со всех сторон повизгивали, рычали, тявкали голодные собаки.
Мака попробовала приветливо почмокать губами. Сердитое ворчание раздалось ей в ответ, и Дикий зверь подсел еще ближе. Мака бросила прямо ему в рот кусок хлеба. Он глотнул, даже не облизнулся и наморщил нос. Поднялась губа. Оскалились зубы. Дрожащей рукой разламывая последний кусочек хлеба, Мака уже представляла себе, как собаки будут глодать ее книги, ботинки, руки, ноги…
И вдруг звонкий незнакомый голос пронесся над пустырем:
— Эй-эй!
Что-то пролетело мимо Маки и попало в одну из собак. Собака взвизгнула и вскочила. Мака обернулась.
По пустырю бежал мальчик. Он бежал, проваливаясь в снег, спотыкаясь, крича:
— Эй-эй!
Он чем-то бросал в собак, и даже Дикий зверь взвыл, когда в него попало что-то брошенное мальчиком. Поджав хвост, сердито рыча, убегали одна за другой собаки, и, наконец, сам Дикий зверь побежал за ними в обрыв.
Мальчик подбежал к Маке. У него был большой рот, коричневые глаза. Он снял с головы шапку, потому что ему стало жарко, и его темные волосы трепал ветер.
— Не укусили? — спросил он.
— Нет, — тихо ответила Мака, и вдруг ей стало смешно, что ее чуть не съели собаки.
— Вот молодец, что не ревешь! — сказал мальчик. Он был немного выше Маки. Он поднял со снега Макины книги и подал ей.
— Ты куда идешь? — спросил он.
— На Садово-Куликовскую, в школу, — смеясь, ответила Мака.