Некромант на страже человечества. Том 1
Шрифт:
Нет, конечность меня послушалась, и ладонь привычно появилась в поле зрения, вот только она оказалась розовая, сморщенная и смотрелась крохотным паучком на фоне непомерно огромных лиц.
От удивления я даже перестал кричать и услышал, как к паре обратился немолодой женский голос. Слов по большей части разобрать не удалось, но интонация была явно доброжелательная. Следом же передо мной возникла рыжеволосая веснушчатая девчонка с косичками, тянувшая ко мне свои тонкие ручки. Однако на меня вдруг навалилась страшная усталость, и сознание вновь погрузилось во тьму.
Следующие несколько дней ушли
В редкие часы бодрствования я пытался придумать происходящему достойное объяснение, вот только ничего путного в голову не лезло. Судя по всему, выходило, что тот карлик меня все-таки прихлопнул, а затем я переродился и почему-то помню о своей прошлой жизни.
Кто-то другой, возможно, огорчился бы такому повороту событий, но я принял его, как избавление. После всего, что случилось в последние дни моей жизни, я… Нет. Даже вспоминать об этом категорически не хотелось. И я бы с радостью вычеркнул из памяти те злополучные события, однако они раз за разом весенними трупами всплывали в реке сознания, заставляя меня кричать и плакать от бессилия.
Впрочем, это никого не удивляло.
Ведь дети всегда плачут.
День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем я привыкал к новой обстановке и окружению. Надежно запеленутый я лежал в подвесной люльке в теплом светлом помещении. Время от времени меня кормила грудью уже знакомая женщина, неизменно расплывавшаяся в преисполненной нежности улыбке, стоило лишь войти в комнату.
На вид ей можно было дать лет двадцать. Она обладала гладкой белоснежной кожей, на фоне которой густая огненно-рыжая коса казалась необузданным и рвущимся на свободу пламенем. Ее руки постоянно хранили запахи домашней птицы и чернил, к которым промешивались то нотки свежеиспеченного хлеба, то другой приготовленной ею пищи.
В ее объятиях я чувствовал необъяснимое тепло, зарождавшееся где-то глубоко в груди и приливной волной смывавшее все дурные мысли и тревоги. С нетерпением я ждал каждого ее прихода, чтобы погрузиться в неведанное ранее состояние безмятежной неги, окутывавшее меня подобно теплому весеннему облаку.
Иногда вместе с женщиной приходил мужчина. Он смотрелся старше нее лет на пять, но при этом обладал несвойственными возрасту морщинами вокруг глаз и множеством шрамов. Один такой начинался в районе скулы, коротким росчерком поднимался наверх и исчезал в зарослях коротко стриженных черных, как смоль, волос. Рубец выглядел так, будто на человека упала сосулька, но, промахнувшись мимо темечка, скользнула по лицу, не причинив серьезного вреда.
От мужчины пахло железом, трудовым потом, а иногда и ненавистным мне алкоголем. Впрочем, этаноловой росой он не злоупотреблял, да и прикладывался к бутылке явно нечасто.
Его руки покрывали грубые мозоли, что тем не менее нисколько не мешало ему как с нежностью прижимать к себе рыжевласку, так и, уверенно придерживая мне голову, передавать меня для кормления. Однажды я, пытаясь научиться лучше контролировать свое тело, дернул его за ус, но мужчина на удивление не разозлился, а наоборот добродушно расхохотался и произнес нечто одобрительное на незнакомом
Последний, кстати, мне удалось освоить довольно быстро. Во многом благодаря тому, что тот походил на причудливую смесь славянских и европейских языков. Будто кто-то вытряхнул несколько разговорников в один котел, тщательно перемешал, замесил, а из получившегося теста выпек пирог, от которого пришли в восторг жители половины Евразии.
Ну и, безусловно, помог тот факт, что всю свою прошлую жизнь я с головой провел в учебе, надеясь с ее помощью выцарапать себе достойное место под солнцем.
Себе и своей любимой младшей сестренке…
Сестра у меня теперь тоже имелась. Только старшая. Та самая веснушчатая малявка, которую я видел в день своего рождения. Девчонку звали Анна, и в свои четыре года она была настоящей егозой. Что называется — с шилом в заднице. От матери Энн унаследовала огненную шевелюру, а свой непоседливый характер, видать, от ужаленного шмелем хорька. Не иначе.
Несколько раз она тайком пробиралась ко мне в комнату и то пыталась накормить еще живым тараканом, то причесать с помощью тяпки, то укрыть пучком несвежей соломы. А однажды и вовсе приволокла длиннющего ужа, которого я с перепугу принял за ядовитую змею.
И каждый раз единственное что мне оставалось, чтобы сохранить жизнь и целостность своего хрупкого тела — истошно вопить во всю мощь тонкого детского голоса. Ужасное чувство абсолютной беспомощности. Не удивлюсь, если именно из-за него младенцы и плачут, а когда вырастают — начисто забывают о минутах пережитого кошмара.
Но я-то не забуду! И обязательно припомню Анне все ее выходки. И хоть ей и без того доставалось за проказы, но она все равно продолжала таскать ко мне всякую дрянь.
Освоив язык, я, наконец, стал постепенно разбираться в происходящем.
Первые увиденные мной мужчина и женщина оказались, как я и предполагал, моими новыми родителями. Диана и Жакер. Диана получила образование при храме и теперь работала писарем на местного землевладельца. Настоящего барона, как бы парадоксально это ни звучало для выходца из двадцать второго века. Жакер служил там же кем-то вроде офицера стражи. Так они и познакомились.
Причем барон Александэл оу Трэй Капауло, несмотря на свое витиеватую аристократическую фамилию, особым богатством и гонором не выделялся и жил вместе со своими слугами в одном особняке. И даже трапезничал за одним столом. Что казалось мне особенно необычным, после прочтения всех тех учебников по истории, где описывалось самодурство дворян прошлого и их оторванность от реальных проблем простых смертных.
Примерно спустя год, мне удалось более или менее совладать с собственным телом и научится ходить, что позволило отправиться исследовать жилище. Мне никто не препятствовал. Но не потому, что всем было плевать на мое существование, а потому что у каждого в усадьбе было много работы, и сидеть с малышом круглые сутки никто не мог.
Первое время, обнаружив меня блуждающим по коридорам, кто-нибудь обязательно возвращал меня на место, но, спустя пару месяцев, перестали это делать. Тем более оказалось, что Энн в этом возрасте была такой же любознательной непоседой (кто бы сомневался), и мое поведение особо никого не удивило.