Некромант по вызову. Трилогия

Лисина Александра

Дом у Шмыга и впрямь оказался не очень. Я видел его, когда бывал тут в прошлый раз, и еще тогда подумал, что эту развалюху стоит снести, чтобы не рухнула под собственной тяжестью. Но беженцам, видимо, было все равно, куда заселяться – они ютились по нескольку семей в одной постройке, даже если она продувалась всеми ветрами и была скрипуча, как старая ива.

Вторую деревню Вигор побоялся занимать – люди едваедва управились с тыном здесь, так что огородить еще одно поселение в столь сжатые сроки они бы не смогли. А тут и крепкая стена из бревен, и наблюдательный пост над воротами, и какоеникакое, а все же препятствие

для голодной нежити, которая в любую ночь могла пожаловать к человеческому жилью.

Мне оставалось только догадываться о том, как они прожили последнюю неделю, еженощно запирая хлипкие двери за засовы и молясь про себя, чтобы лес не направил сюда волну хищных тварей. Чтобы в их новые дома не наведались умертвия, зомби или гремящие костями скелеты, оставшиеся после бесчинств прежнего барона. Чтобы их дети проснулись утром живыми, престарелые родители не отправились на корм прожорливым гулям. Чтобы жены и дочери, ушедшие в близлежащий лесок, не стали добычей прячущихся на болоте вурдалаков, а сыновья и отцы, уйдя на охоту, не пали в бесславной схватке с какимнибудь чудовищем.

О том, что границы чутко пасли мои горгульи, беженцам, конечно, было невдомек, но я вполне понимаю дикую спешку и стремление людей обрести более надежную защиту, чем слово четырнадцатилетнего «светлого» мага с заблокированным даром.

Войдя следом за Шмыгом в держащуюся на одной сопле дверь, я вздохнул: что ж, будет и мне урок – пора привыкать к тому, что с некоторых пор я несу ответственность не только за себя. Надо только напоминать себе об этом почаще, а там, глядишь, и вспомню, что это такое – быть полновластным хозяином полностью зависящих от тебя людей.

Внутри дом оказался еще более ветхим, чем казался снаружи. Потолочные балки давно прогнили и теперь осыпались на каждый шаг мелкими порциями древесной трухи. Ничем не закрытые стены, еще носящие следы прежнего убранства, были покрыты в углах серой плесенью. Наглухо заколочены окна вызывали гнетущее впечатление, потому что забытая на столе лучина почти не разгоняла царящий в светлице полумрак. Нетопленая печь зияла холодной пастью, как зев неведомого чудовища. Пол проседал даже подо мной, хотя во мне теперь весу – с гулькин нос. Половицы отчаянно скрипели, перила на старой, такой же прогнившей лестнице ходили ходуном. А крышка от входа в подпол напрочь отсутствовала, так что неосторожному гостю вполне светило провалиться вниз и переломать там себе все кости.

– Как давно болеет твоя мама? – тихо спросил я замершего у лестницы мальчонку.

Шмыг отвел глаза.

– Года два уже. Ей стало плохо еще до того, как на наш дом напали и до того, как мы стали беженцами. А потом нас привезли в лагерь, и она совсем поплохела. Когда пришел господин управляющий и предложил переехать, отец поначалу был против, потому что не хотел тревожить ее лишний раз, но потом ктото из наших сказал, что ей может быть полезен здешний воздух, и он согласился.

Я мысленно скривился.

Все ясно: кажется, господин Бодирэ старался брать всех подряд, чтобы выполнить порученное ему задание. В отчетах же не указывается, сколько из доставленных сюда людей было больных или увечных, как тот ветеран. Звучит только голая цифра. Так что формально придраться не к чему. А вот по факту…

Я сделал очередную зарубку в памяти и решил познакомить своего управляющего не только с пикси,

но и с обитающими в подземелье паукамикрысоловами. Пусть порадуется новому обществу, поиграет в догонялки с крылатыми гостями, обожающими эту прекрасную игру, растрясет жирок, уворачиваясь от прытких паучков, для которых я обязательно изобрету персональный аттрактант и обрызгаю им все вещи господина управляющего. Исключительно ради того, чтобы ему у нас нескучно было. А когда играть с пикси станет неинтересно, я организую ему несколько индивидуальных кошмаров, которые разнообразят его сон, или еще какуюнибудь забаву придумаю. О гостях ведь заботиться надо, обеспечивать их досуг… что я, зверь какой, чтобы наплевательски относиться к потребностям своих людей?

– Шамор, это ты? – вдруг раздался откудато сверху слабый женский голос.

Шмыг моментально вытянулся, тревожно вскинув голову, и громко крикнул:

– Мама?

– Сыночек… ты голоден? Прости, я не смогла сегодня ничего приготовить. Но там, у печи, есть немного молока – Мила принесла.

Я машинально оглянулся, взглядом отыскав стоявший на подоконнике запотевший кувшин, на котором засохла одинокая белая капля, и удрученно покачал головой. Видно, дела тут совсем плохи, если в доме так пусто, а хозяйка не может не только вытереть пыль и растопить печь, но с постели, судя по всему, уже не понимается.

Отстранив мальчика от опасно шатающихся перил, я поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, который больше напоминал переделанный чердак. Сразу заметил в углу низкий топчан, где, укрывшись одеялом до подбородка, виднелся человеческий силуэт. Быстро подошел, знаком велев поднявшемуся сразу за мной мальчишке остаться на лестнице, и присел на корточки.

Женщина была невероятно слаба. На исхудавшем лице, пожалуй, остались только лихорадочно блестящие глаза и страшновато выпирающие скулы. Щеки ее провалились, под орбитами залегли темные круги. Глазные яблоки казались такими большими, что создавали пугающее впечатление, будто их чтото выдавливало изнутри. Остальное тело было наглухо закрыто тканью. Более того, несмотря на духоту и отсутствие окон, мать Шмыга еще и подрагивала, как при горячке, и зябко куталась в свои тряпки.

Она была еще молода, если судить по тонкой шее и собравшимся на ней кожным складкам. Вернее, она была совсем еще юна, несмотря на то, что мальчишке уже исполнилось десять. Видимо, рано замуж вышла, почти сразу родила, а теперь вот угасала буквально на глазах, не найдя нормального лекаря и запустив свою болячку до такой степени, что к ней было страшно даже прикасаться.

– Мама? – сдавленно прошептал Шмыг, внезапно чегото испугавшись.

Женщина, никак не отреагировавшая на мое появление, вяло пошевелилась и, повернув голову, тихо прошептала:

– Сынок? Это ты?

«Еще и слепа, – неожиданно понял я, когда ее взгляд бессмысленно прошел мимо меня, и протянул руку. – Или просто долго не ела и потеряла зрение не так давно».

– Кто здесь?! – испуганно дрогнула она во второй раз, ощутив через ткань мое прикосновение.

– Мое имя Гираш, – негромко представился я. – Не бойтесь. Меня прислал господин барон, чтобы я попробовал определить вашу болезнь.

– Вы – лекарь? – недоверчиво отодвинулась женщина, на мгновение выпростав изпод одеяла болезненно худое предплечье. – У вас совсем молодой голос…