Некромант

Корнев Павел Николаевич

Марта ненадолго задумалась, потом с обреченным видом кивнула.

— Научи меня, колдун, — попросил она. — Я буду стараться. Правда, буду!

Я еще раз повертел левой рукой, на какую-то долю мгновения вновь ощутил былую целостность и вздохнул.

— Ну почему бы и нет? Времени у нас хоть отбавляй…

Прежде мне никогда не доводилось обучать истинных магов, но я вдоволь насмотрелся на этот непростой процесс и знал все ухватки наставников, призванные раскрепостить сознание неофитов и подтолкнуть их к единению

с незримой стихией. Я знал их все и все перепробовал. Результат… не впечатлял.

День за днем я пил отвар из корня мандрагоры, несколькими пассами заставлял сгуститься эфир и давал Марте возможность сотворить какие-нибудь примитивные чары. А та не справлялась, сила утекала у нее из рук, будто вода сквозь пальцы. Мало-помалу Марта нарабатывала практику, но пока что так и не сумела разбудить свои дремлющие способности.

Переломить ситуацию никак не получалось, знахарка даже порывалась все бросить, но я был неумолим. Честно говоря, мне просто нравилось ощущать мягкое тепло уплотнившегося эфира, его упругое сопротивление и даруемую им власть. Я наслаждался ощущением всесилия и ничего поделать с этим не мог.

Но все уроки заканчивались одинаково: Марта уходила плакать, а я отправлялся на поляну молиться и успокаивать нервы. А когда возвращался, то вбивал теоретические познания в голову успокоившейся к тому времени девчонки. После знахарка занималась грамматикой, используя в качестве учебного пособия сочинение о ментальном доминировании; я же упражнялся со шпагой или просто сидел у теплой печи и прорабатывал мысленные блоки.

Назавтра все начиналось сызнова, и так — день за днем, седмицу за седмицей, пока однажды не вернулась боль. В то утро на исходе первого зимнего месяца я привычным движением зачерпнул эфир, намереваясь закружить его, слить воедино и сделать более податливым, и тотчас загорелась призрачным огнем левая кисть. Вновь, как и прежде!

Я скривился, но все же довел начатое до конца, а Марте о неприятных ощущениях рассказал уже после завершения урока. Знахарка нахмурилась.

— Ты привыкаешь, — сказала она. — Привыкаешь к мандрагоре.

— Так увеличь дозу!

— Слишком опасно! Если переборщить, зелье превратится в яд. Ты почувствуешь сонливость, жажду и упадок сил, станет сложно дышать и говорить. Потом заснешь и не проснешься.

Я подавил вспышку раздражения и вздохнул.

— Но хоть немного?

Марта неуверенно кивнула.

— Можно попробовать.

И мы попробовали. Следующим утром знахарка присовокупила к шепотке смеси малую добавку, дальше этот довесок пришлось увеличивать снова и снова. Боли я больше не испытывал, на смену ей пришло неприятное онемение, пальцы толком не слушались, всякий раз перед упражнениями их приходилось подолгу разминать. Меня подташнивало, болела голова, но я не собирался — просто не мог себе позволить! — отказываться от зелья. Я не желал вновь становиться разбитым и собранным из нескольких кусков. Ничто не должно ограничивать мой талант!

В полнолуние приснилось счастье.

Беспредельное и неописуемое. Чистое и светлое. Поразительное.

Я кое-как сполз с полатей и даже доковылял до помойного ведра, прежде чем меня скрутил приступ рвоты. Но счастье не отпускало. Оно, словно вцепившийся в жертву коршун, тянуло обратно в сладостное забытье. Сон полностью выветрился из памяти, а само ощущение безмятежности и всепоглощающей любви никуда не делось. Было погано.

Больше настоя мандрагоры Марта мне не давала.

— Ты и так принимаешь отвара куда больше, чем способен вынести нормальный человек! — отрезала знахарка. — У всего есть границы! Если пристрастишься к зелью, то рано или поздно оно прикончит тебя!

Я оделся и ушел, хлопнув дверью. Привычной-дорогой добрался до поляны, постоял на своем заветном месте, тщетно пытаясь очистить разум от гнева и сожалений об упущенных возможностях. Увы мне, но Марта была совершенно права. Я поддался слабости и погнался за миражом, допустил ошибку. Нельзя вновь обрести целостность, пичкая себя ядовитой дрянью.

Разумом я это прекрасно осознавал, но внутри все так и клокотало. Эмоции били через край, им требовался выход, и оставалось лишь закричать, выплескивая раздражение и боль:

— Святые небеса! За что мне все это?! За что?!

Но я знал. Знал и не пытался переложить вину на Провидение, просто проявил мимолетную слабость.

— Прости, господи, мою несдержанность…

Несколько минут я бездумно вдыхал морозный лесной воздух, затем огляделся по сторонам. Кроме одинокого дуба, других лиственных деревьев на глаза не попалось, и, поскольку раньше мне ни разу не доводилось работать ни с соснами, ни с елями, я остановил свой выбор именно на спящем великане. Кинжалом срезал с него пару толстых ветвей, сунул их под мышку и отправился в обратный путь.

Пока стягивал сапоги, Марта глядела на меня настороженно, словно затравленный зверек; я не выдержал и усмехнулся:

— Не думай, что сможешь отлынивать от занятий!

Глаза знахарки просияли; уверен, она даже расцеловала бы меня, если б не заснеженная куртка.

Какой прок возиться с ведьмой? Если начистоту, я упражнялся с ней отнюдь не из-за банальной благодарности за спасение жизни. Все объяснялось ничуть не менее банальными скукой и тщеславием. Заняться в этой глухомани в любом случае было решительно нечем, да к тому же мало кому в жизни выпадает возможность вылепить из простой девчонки истинного мага.

— Приступаем! — предупредил я, взял зачарованный прут и принялся сгонять им эфир. Почти сразу у меня заломило руку, но я стиснул зубы и продолжил свое занятие, а потом коротко скомандовал: — Давай!

Марта постаралась, но особым успехом не смогла похвастаться и на сей раз. Пусть она и контролировала энергию уверенней день ото дня, но для построения полноценного заклинания ее способностей пока что еще недоставало.

Отдышавшись и вытерев от пота раскрасневшееся лицо, она указала на срезанные мною палки и спросила: