Некромант

Корнев Павел Николаевич

Опустошив кружку, я протянул ее Стеффену, тот наклонился вперед и вдруг ухватил за руки. Сильные пальцы стиснули запястья, и тут же шею захлестнула веревка. Бесшумно подобравшийся сзади Кас рывком завалил меня на спину и принялся закручивать удавку.

Святые небеса! За что?!

Я забился, пытаясь высвободиться, но хватка ловчего оказалась воистину стальной, да он еще навалился сверху и прижал к земле, лишив всякой подвижности. Перед глазами замелькали серые точки, в ушах зазвенело, и сознание поначалу неспешно, а потом

все быстрее и быстрее устремилось в черный омут забытья.

Тьма! Очень скоро во всем мире осталась одна лишь тьма.

ГЛАВА 9

Сознание возвращалось мучительно медленно, ясность мысли то накатывала, то отступала подобно волнам. Поначалу даже не удавалось сообразить, что случилось и где нахожусь, лишь неведомо кто услужливо шепнул: «Не подавай виду, что очнулся!»

Я и не подавал. Жутко саднила ободранная шея, спина занемела от долгого лежания на холодной земле, кисти связанных за спиной рук неприятно кололо и никак не получалось пошевелить ногами.

Стоп! Шевелиться нельзя! Я вспомнил. Вспомнил кривую ухмылку Стеффена и захлестнувшую шею веревку, вспомнил неудобные вопросы и свое не слишком искусное вранье. Ловчий не поверил моим объяснениям, но еще оставался шанс выкрутиться. Надо было просто лежать и не шевелиться.

Любопытство оказалось сильней. Через смеженные веки угадывались отсветы огня; я рискнул самую малость приоткрыть глаза и оглядеться.

Брат Стеффен сидел ко мне боком и баюкал в руках глиняную кружку. Брат Кас помешивал заготовкой моего жезла в горшке; пахло вареной рыбой.

Лежать. Не шевелиться. Ждать. Если герхардианцы готовят похлебку, травяной отвар они уже выпили. Это хорошо. Очень хорошо.

Я обратился к своему эфирному телу и попытался с помощью внутренней энергии усилить кровоток в связанных конечностях, но лишь натолкнулся на невидимую стену. Покалывание в кистях и ступнях отчасти даже усилилось, и было непонятно: хорошо это или плохо.

Если не смогу высвободиться, так и сдохну здесь, а подыхать на этом островке посреди безымянного болота я не собирался. И потому стиснул челюсти, да так, что едва не выдал себя скрипом зубов, и продолжил раскачивать внутреннюю энергетику, распалять эфирное тело и пытаться достучаться до своего увечного колдовского дара.

Брат Стеффен допил отвар и отставил кружку, что-то сказал, выслушал ответ и кивнул. Мне не удалось разобрать ни слова: говорили черно-красные на каком-то из майнрихтских наречий.

Тухлые селедки! Всколыхнувшаяся в душе ярость придала сил и решимости, и я продолжил воздействовать на эфирное тело и разгонять по жилам кровь. Понемногу пальцы обрели чувствительность, но, сколько ни пытался, распутать запястья так и не получилось. Просто не удавалось дотянуться ногтями до веревки.

Соткать чары? Если б это было так просто! Эфир тек сквозь пальцы, а четки святого Мартина со всеми зачарованными

бусинами с моего запястья предусмотрительно сняли. Брат Стеффен забрал их себе. Сволочь такая!

Как оказалось, без сознания я провалялся довольно долго: рыба вскоре сварилась, и герхардианцы приступили к трапезе. Несмотря на обстоятельства, рот наполнился слюной.

Ловчий выкинул не землю объедки, поднялся и покачнулся. Постоял, давая утихнуть головокружению, и отошел сполоснуть руки. Когда он скрылся в камышах, я даже не шелохнулся. Брат Кас продолжал сидеть у костра и не спускал с меня взгляда осоловелых глаз.

Ангелы небесные! Ну почему бы вам не лечь спать? Ложитесь спать, и мы еще посмотрим, кто проснется утром!

Надеждам моим сбыться оказалось не суждено, безмолвные мольбы не были услышаны на небесах. Стеффен вернулся на поляну и сразу направился прямиком ко мне. Я спешно зажмурился и размеренно задышал, а миг спустя тяжеленный ботинок врезался в живот и перевернул на спину. Стон, вскрик, всхлип…

Я скорчился, а ловчий придавил меня к земле и печально улыбнулся.

— А ведь ангельская печать подлинная, магистр… — сказал он, и только тут я сообразил, что за время беспамятства с меня стянули рубаху.

Стеффен огладил короткую русую бородку и вздохнул.

— Ты еще поведаешь, кому из князей запределья продал душу, дабы вновь обрести колдовской дар, — заявил он, угрожающе нависая надо мной, — но сначала поговорим о другом. — Улыбка исчезла без следа, сменилась оскалом. — На кого работаешь?

Вопрос вогнал в ступор, и тут же здоровенный кулак ловчего со всего маху врезался мне под ребра. Боль ошеломила, воздух вырвался хриплым вскриком, и я замер с разинутым в беззвучном вопле ртом.

— Зачем убил Шеера? Был с ним заодно и подчистил хвосты или следил за де ла Вегой? Кто донес на Новица? Зачем приехал в Сваами?! Кто тебя прислал?! Отвечай! Отвечай, мразь!

Каждый выкрик сопровождался яростным ударом, и я не сумел бы вымолвить ни слова, даже возникни вдруг такое желание. Все, что мог, — это корчиться от боли и пытаться протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Под конец меня вырвало, и только тогда ловчий, пошатываясь, поднялся на ноги. Лицо его раскраснелось, по щекам катился пот, зрачки странно расширились, почти поглотив собой радужку.

Герхардианец был вне себя от бешенства, его попросту трясло. Но куда больше этой безумной злобы меня напугали вопросы. Неправильные вопросы. Вопросы, от которых так и веяло долгими пытками и мучительной смертью.

Все прежние уверения оказались ложью; ловчий ордена Герхарда-чудотворца по уши увяз в делах имперского Кабинета бдительности. И точно так же впутался в них и я, убив возжелавшего распечатать место силы Клауса Шеера, бакалавра тайных искусств.

Попробуй докажи теперь, что все это — лишь дело случая! Я ведь пробовал — не поверили…