Некромантка 2

Лакман Дарья

Музыка захлебнулась, танцовщицы неловко сбились с ритма танца и застыли на сцене. Внимание всех гостей метнулось тотчас к входу, к мальчишке и бессознательному вышибале. Воцарилась тишина, в которой тяжелое дыхание мальчишки звучало пыхтением дырявого кузнечного горна.

— Мне нужен Турцел, — просипел он, стоя над Баргом, сжав кулаки. Его взгляд метался по застывшим гостям. И не то, чтобы они его боялись. Просто уже слишком давно здесь не вели себя «так». Аргус, к слову, тоже был шокирован не меньше, чем все остальные, но так как он был трезв,

он первым повернул голову в сторону сцены, продолжая удерживать у рта стакан. Там уже послышалось шевеление. Мужчина внимательно посмотрел на поднимающегося рыжего бандита.

Взъерошенная макушка Турцела выглянула поверх голов других людей, словно свечка. На его дико удивленном лице сквозь алкогольный дурман проступало некое осознание и узнавание. За ним с мягкого диванчика поднялся еще один человек. Аргус припомнил его имя. Мару. Так его представил его давний товарищ Турцел. Он тяжело выдохнул, раздувая щеки, покачал головой, залпом осушил-таки свой бокал и пошел разбираться в этом бедламе и наводить порядок.

***

Ей снился кошмар. Такой тягучий, приторный и почти реальный.

Темная улочка города. Хрупкая с виду девушка идет чуть позади своих друзей. Они пьяны и потому даже не обратили внимания на то, что подруга неожиданно исчезла.

Она очнулась в комнате, обитой зеленым бархатом. Вокруг висели картины. Раздетая, замерзшая. Из-за кляпа во рту пересохло. Ее тело было связано тонкой, но крепкой веревкой так, что она не могла согнуть ни рук, ни ног. Она просто лежала, прижав руки к бокам. Вокруг был начерчен круг на полу и более ничего.

Отворилась дверь. Появился он. Человек не прятался и не скрывался. Он был в своем доме, он здесь хозяин. Рядом стояла высохшая заготовка под картину с черным фоном, и лежал нож.

Все что сделал мужчина, это погладил по голове плачущую девушку и, перекинув через нее одну ногу, опустился над ней на колени. Девушке было дико страшно. Сквозь тряпку она умоляла отпустить ее, но он не слушал, погруженный глубоко в себя. Он поднял обычный кухонный нож с пола и поднес его к солнечному сплетению девушки. Кончик лезвия ткнулся прямо в мягкий живот. Девушка забилась в истерике, пытаясь из последних сил сделать хоть что-нибудь. Но все было предрешено.

Сжав ногами свою добычу, чтобы дергалась не так сильно, мужчина обхватил рукоять ножа обеими руками и стал с уверенной методичностью погружать нож в живую плоть.

Кожа легко поддалась под острым краем инструмента. По нежному рыхлому боку девушки потекла алая дорожка. Даже сквозь тряпку кляпа ее крик, переходящий в визг, раздавался почти по всему дому. Но ее никто не слышал. В этот день никого не было в доме, кроме жертвы и убийцы.

Мужчина остановился на секунду и отошел в сторону за пределы круга. Нож, удерживаемый лишь силой мысли, продолжал проникать внутрь жертвы. Медленно и неотвратимо. Он разрезал кожу, мягкие волокна мышц и податливые пучки нервов. Под телом уже набралась приличная лужица вязкого багрянца.

Глаза мужчины нервно мерцали, так

же, как и замкнутый вокруг девушки круг. Вместо агонии он видел прекрасные струйки узора, что выходили из тела, словно акварельные краски, растворенные в воде.

Чистейший страх, агония, боль и искусственная помощь убийцы вытесняли из тела душу, формируя неповторимый узор. Душевные струи тянулись до тех пор, пока в теле не осталось ни капли душевной энергии. Прожитые девушкой года и ее память сотворили из душевной энергии непревзойденный орнамент похожий на нежную алую ветвь виноградной лозы. А ритуал помог полностью вытеснить душу из тела, не оставив никаких следов. Глаза помутнели. Кончик ножа вонзился в пол.

Веки поднимались тяжело. Левый глаз так и вовсе не мог открыться — залитый кровью, которая уже запеклась и склеила ресницы. Имельда хотела потереть глаз, но поняла, что не может. Руки затекли и лишь несчастно дернулись в оковах. Сквозь приоткрытый правый глаз девушка огляделась и попыталась понять, где она и что с ней. Голова трещала. Лоб ныл и зудел. Она припомнила, что ее, кажется, приложили головой о перила лестницы, и понятливо скривилась, простонав нечто вроде «ублбдок». Задранные к верху ноги тоже затекли, но в отличие от рук, могли почти свободно двигаться. Связанные на щиколотках они попросту не влезали в ванну.

— Какого хрена? — простонала девушка ошарашено, приподняв многострадальную голову. Точнее попыталась приподнять, так как ей это помешало сделать что-то плоское и твердое. Предположительно ошейник. — Чертов ублюдок.

Судя по неудобству в шее и невозможности поднять голову, ошейник крепился где-то снизу к самой ванне. Имельда лежала на ее дне, прикованная руками к бортикам этого позолоченного гроба. Не было цепей. Просто не очень широкие крепкие браслеты предположительно из кожи, что замысловато крепились какими-то большими гвоздями с широкой шляпкой к бортикам почти у самой кромки ванны.

Руки в таком положении ужасно затекли и онемели. Браслеты крепко пережимали запястья, поэтому кисти и пальцы не слушались и побледнели. Имельда дернула раз, дернула два, три — безуспешно. На браслетах были выплавлены руны и довольно знакомые. Именно таким пользовался Каил, когда приковывал девушку у себя в подвале ремнями к столу. Это не давало Мороку вырваться на свободу. Да и, судя по всему, они блокировали не только его, но и вообще любую возможность пользоваться внешним источником энергии. Все, что она могла — беспомощно дергаться.

— Чертов ублюдок, — заплетающимся языком повторила девушка, осознав, наконец, в какой ситуации оказалась. Не самым приятным, но и далеко не самым плохим аспектом во всем этом было то, что она по-прежнему была лишь в халате. Ткань задралась на руках и ногах, открыв почти все те шрамы, что Имельда скрывала всю свою жизнь. Над головой наличествовал кран. Мощный, но довольно короткий, не больше ладони в длину. Он был отлит из меди А вокруг была та самая комната с чертовыми стенами в мятном бархате.