Некромент
Шрифт:
– Да-да. Но мы вовсе не мстили за цикл «целующиеся гаишники». Мы пытались отразить таким образом наше видение ситуации, сложившейся в области современного искусства. Той ситуации, когда настоящим художникам (тут Розанович чуть дергает щекой в сторону рассвета над «Тирпицем») всюду закрыта дорога, и торжествует сами знаете кто и как...
– А почему наружка простояла так недолго?
– Дело в том, что на плакате Гетманы целовались на фоне ЦДХ, а там как раз собирались строить дорогущий новый дом. Если слышали – комплекс «Апельсин». Ну и решили, что это наезд на старика Батурина. Через день было готово постановление суда –
* * *
Еще один документ – текст неизвестного автора с сайта «компромат.ру», который появился там, когда могущество Крушина было в зените:
«Скромная по современным меркам генеральская зарплата все же позволила Крушину оформить на себя через подставных лиц предприятие „ЗАО «Дорожный Сервис“, зарегистрированное в Мытищах. Это солидный бизнес, напрямую связанный по специфике своего производства с деятельностью ГАИ. Вот строка из устава ЗАО:
«Дорожный Сервис» занимается строительством дорог, подъездных путей, парковок и барьерных ограждений, изготовляет и устанавливает дорожные знаки, искусственные дорожные неровности типа «лежачий полицейский», а также обеспечивает согласование и сопровождение сопутствующих проектов».
Что тут сказать? Когда генерал ГАИ подгребает под себя производство дорожных знаков, создается опасение, что на рынке в скором времени может появиться новый монополист. Но каждая монополия обречена погибнуть в собственных удушающих объятиях. Будем говорить прямо – «согласование и сопровождение» в современном русском языке означают попросту откат. Раньше фирма «Дорожный Сервис» откатывала генералу Крушину. Теперь, когда она принадлежит самому Крушину, не означает ли это, что генерал вынужден будет откатывать сам себе?»
* * *
Другая видеосъемка майора ГАИ Розановича. Теперь он не в мастерской, а на террасе своего подмосковного дома – за его спиной видна лужайка, которую окружают кусты, аккуратно подстриженные шарами и пирамидами. Два тонких женских силуэта в белом играют в бадминтон – они немного не в фокусе и кажутся от этого особенно изящными.
На Розановиче светлый клетчатый пиджак и розовая рубашка без галстука. На столике перед ним лежит раскрытая папка. Корреспондент спрашивает:
– Скажите, а Крушин когда-нибудь пытался вовлечь вас в свою... В тот темный ужас, которым он занимался?
– Нет, – отвечает Розанович. – Что вы, конечно нет. У нас были исключительно служебные отношения. Однажды, правда, он обратился ко мне не как к сотруднику ГАИ, а как к маринисту-баталисту. Он попросил нарисовать корабль, только летящий. Как бы воздушный шар на якоре. Но он, разумеется, не посвящал меня в то, что за этим скрыто.
– И вы справились?
– Было нелегко, – отвечает Розанович. – Крушин требовал делать наброски при нем и все время давал указания. Его ментальность не могла понять, что я подчиняюсь ему только как милиционер, но не как художник. Тем более что у него уже было готовое представление о картине. Явно кем-то внушенное.
– Почему вы так думаете?
– Он постоянно сверялся с какими-то конспектами. Я помню только название – «Ночные вершины», или что-то в этом роде. Только не спрашивайте,
– А можно посмотреть, что у вас в результате получилось?
– Пожалуйста, – говорит Розанович и раскрывает папку.
Несколько манипуляций со сложенным листом мелованной бумаги, и на столе оказывается плакат формата А3, называющийся «На Воздушном Океане». На нем изображено подобие полупрозрачного облака, парящего над городской улицей. Если присмотреться, становится видно, что это голова дующего в свисток милиционера: облако выдержано в холодных голубых и зеленых тонах.
– Может показаться, что я здесь выступаю уже не как маринист-баталист, – говорит Розанович. – Но если вы посмотрите внимательно, вы увидите – колорит взят у Айвазовского.
– Скажите, а зачем Крушин заказал этот плакат?
– А у нас тогда начались проблемы из-за Гетмана, ну, из-за его монгольского цикла. То есть проблемы начались не из-за Гетмана, конечно, просто Крушин не поделил с другими генералами какой-то заказ на дорожные работы. Те стали искать, к чему прицепиться. Ну и обвинили Крушина в разжигании социальной розни между монголами и евреями. Мол, посмотрите на плакат – выходит, бедные монголы ездят на лошадях, а богатые евреи летают на самолетах. Мы, конечно, политтехнолога поменяли после этого, но Крушин тогда уже никому не верил. Поэтому за новым плакатом обратился лично ко мне.
– А кто стал вашим новым политтехнологом?
Розанович морщится. Видно, что воспоминание ему не особо приятно.
– Их потом два было. Первый... Даже не помню, как звать.
– Тоже от Пушистого?
– Конечно из гопоты, мы ж люди государевы – кто нам другого даст. Молодой такой райтер, наивный, искренний, шейка тоненькая... Поначалу он нас прямо за душу взял. Как это он написал, дайте вспомню... «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уже не к чему приложить – это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову...» Красиво, да? Такая у политтехнологов тогда мода была, «новая искренность».
– И что, разработал он вам концепцию?
Розанович криво ухмыляется.
– Разработал. Пришел в кабинет к Крушину, я там сидел как раз, и зачитал. Смысл был такой – мол, нас, русских националистов, все время пытаются направить по ложному пути – то стравливая с монголами и евреями, то завлекая в темные пучины византизма. А русский национализм на самом деле означает очень простую вещь – чтобы поезда в России ходили по расписанию, чиновники не требовали откатов, судьи не слушали телефонных звонков, сырьевые бизнесмены не вывозили деньги в Лондон, гаишники жили на зарплату, а Рублевка сидела на Чистопольской крытой...
Корреспондент тихо смеется. Розанович тоже хмыкает и продолжает:
– Ничего так, да? Нам потом уже рассказали, что он для этой новой искренности бирманские таблетки жрал, называются «yaa baa», нечто вроде амфетамина, только на органической основе. Они вроде как влияют на дыхательный центр и придают всему, что человек придумывает в этом состоянии, сильную эмоциональную заразительность. Тогда в Москве проходила большая партия, и вся гопота работала только на них. Вот оттуда эта задушевность и пошла. Паренек, видно, до такой степени обожрался, что у него мозги спеклись.