Некровиль
Шрифт:
– Вот блин.
Мехадор парил над облупившимся пряничным куполом гаража на две машины, его черная насекомообразная башка сканировала пространство: целенаправленно и ужасающе медленно поворачивалась влево-вправо, влево-вправо. Машина опустилась на кирпичный внутренний дворик с той же величавой неторопливостью. Никаких надежд, что он их не увидел.
– Беги! – закричала Нуит.
Голова богомола зафиксировалась в нужном положении. Пять метров до ворот теннисного корта. Фасеточные глаза распахнулись, дула орудий выдвинулись для атаки. Четыре метра до ворот. Мехадор накренился вперед и
Ворота оказались заперты, висячий замок и цепь превратились в сплошную гирлянду из задубевшей ржавчины.
Весь отряд охотников спускался на теннисный корт – плавно, словно пух одуванчика.
С отчаянным воплем Нуит сорвала с креплений ворота вместе с замком и цепью и швырнула в ведущего преследователя. Робот закрутился на импеллерах; не теряя ни секунды, Нуит потащила Камагуэя через буйные заросли клематиса. Тот упал в бетонную траншею, на дне которой вяло плескалось несколько сантиметров вонючей воды, и сильно ударился. Поднял покрытые слизью руки, с отвращением оглядел свои испорченные штаны.
– От толики грязи еще никто не умер, – сказала Нуит, протискиваясь мимо него, чтобы погреметь металлической решеткой, преграждающей доступ к бетонной водопропускной трубе. – Верно, Нуит. Препояши чресла свои. – Она сжала кулаки; под покровом лиан было темно, но Камагуэю показалось, что он видит, как ее плоть течет и застывает, превращаясь в два тарана из белой кости. Ржавый металл согнулся и рассыпался при первом ударе, при втором прутья поддались, при третьем лопнули. Предчувствие заставило Камагуэя поднять глаза. Огни виднелись сквозь маскирующий покров из листьев и приторно пахнущих цветов.
– Нуит…
Она отгибала прутья решетки голыми руками. Ее сила превосходила воображение. Полезный талант для проститутки. Как и оборотничество.
– Только взгляни на мое гребаное платье. Почему-то такие вещи никогда не случаются с нелюбимыми тряпками.
– Я куплю тебе целый магазин, зайка.
– Хватит голливудских шуток, просто тащи свою задницу в эту дыру. – Она втолкнула его внутрь. Водопропускная труба представляла собой круг абсолютной черноты высотой в метр, мерзкая жидкость доходила до щиколотки. – Подземная железная дорога имени Нуит; следующая остановка – некровиль. И помни, chico, ты должен мне все объяснить.
Камагуэй бросился в темноту. Позади него бетонная канава вспыхнула белым пламенем теслерного огня.
Сорок шесть часов сорок четыре минуты.
Три амбициозные мечты Хуэнь:
Uno: устроить пикник на горе Рашмор. «Девушка, которая взлетела Линкольну на нос».
Dos: побить рекорд страны по одиночному планированию.
Tres: влезть Туссену под летный костюм – черно-розовый, с рисунком в виде спиралей.
Она бы отказалась от пунктов uno и dos, если бы смогла обхватить ногами tres.
И она со временем добьется своего. Даже каменное лицо Presidente Линкольна на Рашморе со временем могло стереться, а Гнездо Лодога-Каньон было не таким большим местом, чтобы он мог прятаться от нее вечно. Гнездо – одно из двадцати, усеявших западные склоны Гриффит-парка – представляло собой ультрасовременный
Хуэнь нашла черно-розовый костюм, висящий на крючке, прикрепленном эпоксидной смолой к пузырчатой стене гигиенического центра. Кое-кто стоял под душем. Она проскользнула внутрь, приняла тщательно непринужденную позу у умывальника и откровенно залюбовалась его мокрым телом.
– Собираешься на вечеринку?
(«Я могла бы туда прошмыгнуть, но ты же выкинешь меня вон».)
– Иду в Город мертвых, но не на вечеринку.
– А зачем?
(«Нашел себе кого-то. Вот засранец».)
– Просто хочу повидаться с друзьями.
– А я их знаю?
(«Я ей сердце из груди вырежу и зажарю у нее на глазах».)
– Маловероятно.
– А я могу пойти с тобой? Тут скучно. Все такие унылые.
(«Только попробуй меня не взять».)
Шипение и бульканье воды прекратились. Туссен вычистил пену из ушей уголком полотенца.
(«У меня получится».)
– Нет, это вроде как личное. Воссоединение старых друзей. В другой раз, если не возражаешь.
– Смотри, фейерверк! – Встав на цыпочки, Хуэнь увидела, как в долине внизу распускаются малиновые огненные цветы. – Эй, Туссен. Там что-то происходит.
Ты не горюй о пастушке:Он про волка кричал –Схрумкали. –предупредил Туссен.
– Честное слово, Туссен. Я это уже в третий раз за неделю вижу.
– Наверное, просто собачники или дети, ищущие, где бы пошалить или чем бы обдолбаться. – Но он подошел, толком не обсохнув, чтобы выглянуть наружу. – Ничего не вижу.
Хуэнь последовала за ним в его жилище. Это нельзя назвать ни «комнатой», ни даже «закутком»: оба слова были слишком громкими для дурно пахнущей спальной капсулы, приклеенной к изогнутой стене, и подвесного шкафчика.
– Надень это, тебе идет, – сказала Хуэнь, кивая на его единственный полуофициальный наряд, тщательно отобранный так, чтобы годился для почти любого выхода в свет.
«Прошлое…»
Он вспомнил про костюмы, у которых каждая штанина стоила по пятьсот баксов; их вручную сшили лучшие мастера Города мертвых, и теперь тряпки собирали пыль и незаметно давали усадку год за годом. Любое дело, которое требовало ношения костюма, было жалким подобием настоящей жизни. Туссен еще мог вспомнить, как выглядели костюмы, но не туфли. Туфли – никогда. Выходит, он и не собирался идти по стопам отца.