Нексус Эрдманна
Шрифт:
Миниатюрная женщина в Шанхае сидела у окна, наблюдая, как дети ее правнуков играют во дворе Как они подвижны! Когда-то и она была такой.
Внезапно, безо всякой подготовки и перехода, она ощутила присутствие богов в своей душе. Значит, пришло ее время! Она вдруг почувствовала себя снова почти молодой, почти сильной… это было хорошо. Но даже если бы и не было этого чувства — когда боги приходят за тобой, ты идешь за ними.
Один прощальный взгляд на детей, и она позволила богам забрать себя.
Анна Чернова
Но это было не так.
Это было нечто внешнее, отделенное от нее… но так не должно быть. Она могла бы принять эту силу в себя, стать этой силой, так же, как сила стала бы ею. Но Анна пока еще сдерживала последний шаг.
А там можно будет танцевать?
Нет. Не в том смысле, в каком она это понимала, там не будет великолепной работы мышц и конечностей, не будет прыжков и изгибов спины. Никакого создания красоты через физическое тело.
Нет.
Танцев не будет.
Но там была сила, и эту силу она могла использовать для своею рода побега из этого бесполезного тела, этого лазарета и этой жизни, лишенной танца. Откуда-то издали до нее донесся крик: «Нет! Анна, не надо!». Но она уже решилась. Анна вцепилась в силу, одновременно и отказываясь присоединиться к ней, и не в состоянии ее лишиться. Анна пыталась овладеть этой силой.
Она умерла, не успев сделать следующего вдоха.
Все тело Генри сотрясала дрожь. Оно было здесь. Оно было им самим.
— Это выбор, — прошептал Генри.
С одной стороны — все. Все сознание, вплетенное в глубинную суть самого пространства-времени, в точности так, как о том догадывался Уиллер и некоторые другие почти сотню лет назад. Сознание на квантовом уровне, на уровне волн вероятности, которое эволюционировало вместе со всей Вселенной.
А с другой — индивидуальность, именуемая Генри Мартин Эрдманн. Если он сольется со сверхсознанием, он перестанет существовать как личность, как отдельный разум. А для Генри его разум был всем.
Он колебался в подвешенном состоянии наносекунды, годы, эпохи. Само время имело здесь иное значение. Находясь не там и не ту
Генри мог «пощупать» силу и понимал, чем она является — и чем не является человечество. И уже видел вывод. Он нашел ответ. — Нет, — сказал он.
И он снова лежал на кушетке, а Керри обнимала его, и рядом находились двое мужчин, слабо освещенных тонким лучом желтого света, словом, он снова стал смертным и одиноким.
И снова был собой.
Достаточно слившихся. Опасность миновала. Существо родилось — и это корабль, а большего и не надо.
Пятнадцать
Месяцы, чтобы опознать всех погибших. Годы, чтобы полностью восстановить ущерб, нанесенный мировой инфраструктуре: разрушенные мосты, здания, информационные системы. Но еще десятилетия — Дибелла знал это — будут длиться споры
Джейк и сам с трудом всему этому верил.
Он так ничего и не сделал с томограммой Эвелин Кренчнотид и с результатами сканирования трех других, поскольку здесь не было ничего, что он мог бы понять. Все четверо, кстати, умерли в тот день.
— Только их тела, — всегда добавляла Керри. Она свято верила в то, что рассказал ей тогда Генри Эрдманн.
Ну, а он, Дибелла, верит ли в идеи Генри? Во вторник верил, в среду считал все это полной чушью, а в четверг снова верил. Случившееся нельзя было подтвердить, повторить в эксперименте. Это не наука. Это… что-то другое.
Дибелла продолжал жить своей нормальной жизнью. Он порвал с Джеймсом. Он продолжал навещать Генри уже и после того, как программа его исследований в Св. Себастьяне была завершена. Временами он обедал вместе с Керри и Винсом Джерачи. И был шафером у них на свадьбе.
Он присутствовал на дне рождения своей матери, когда ей стукнуло 65. Дорогостоящее, шумное сборище, организованное его сестрой в банкетном зале гламурного отеля в деловой части города. Новорожденная смеялась, целовала родственников, прилетевших из Чикаго, вскрывала пакеты и коробки с подарками. Когда она кружила в танце с партнером в костюме Дяди Сэма, Дибелла размышлял, хватит ли ей здоровья дожить до восьмидесяти.
И вообще, сколько людей в этом мире смогут дожить до восьмидесяти.
— Лишь потому, что большинство из них выбрало уход, мы, оставшиеся, потеряли силу эмерджентности, — говорил Генри, и Дибелла отметил это «из них» вместо «из нас». — Несколько атомов урана не образуют критической массы, и никакой цепной реакции не получится.
Дибелла сформулировал бы иначе: «Если у вас есть лишь несколько нейронов, то из них нельзя организовать мыслящий мозг». Но суть от этого не менялась.
— Если так много людей отказались от слияния, то это сознание должно будет снова… — Генри не закончил фразы — ни тогда, ни позже. Но Дибелла догадывался, что он хотел сказать.
— Давай, парнишка, не стой, — окликнул его Дядя Сэм, — найди себе партнера и танцуй!
Дибелла покачал головой, улыбнувшись… Как раз сейчас у него не было партнера, и танцевать он не хотел. Но, конечно же, старина Сэм был прав. Желание танцевать — товар скоропортящийся. И вообще, на большей части всего того, чем занимается человечество, уже проставлен штамп с датой истечения срока годности. В один прекрасный день поколение его матери, поколение, родившееся в условиях самого большого в истории демографического взрыва, достигнет восьмидесяти. И перед ними снова встанет та же проблема выбора, которая стояла перед Генри.