Нексус
Шрифт:
Я заметил, что она почти не обращается к мужу. Только иногда выговаривала ему за грубое выражение или неудачное слово. С первого взгляда ясно, что между ними чувства больше нет.
Мона произвела сильное впечатление на детей-подростков. (Никого похожего они до сегодняшнего дня не видели.) У рыхлой некрасивой дочери Реба ноги были как тумбы, и она, когда садилась, старательно их прикрывала, то и дело заливаясь краской. Сын же принадлежал к тому типу не по годам развитых детей, которые слишком много знают, слишком много смеются и всегда говорят невпопад. Энергия захлестывала его, и, находясь в постоянном
Когда я спросил мальчика, ходит ли он в синагогу, тот состроил гримасу и провел рукой по шее, показывая, что с него достаточно. Мать поторопилась сообщить, что теперь они примкнули к обществу «Этическая культура» [87] . Ей было приятно услышать, что в прошлом я тоже посещал собрания этого общества.
— Давайте еще выпьем, — предложил Реб, которому явно наскучили разговоры об «Этической культуре», Новой мысли [88] и прочих пустяках.
[87] Организация, основанная в 1876 г., ставила своей задачей служение этическому развитию человека.
[88] Религиозно-философское течение, основано в 1894 г. под влиянием идей целителя Ф.П. Куимби. Согласно ему мощь человеческого разума объясняется божественной искрой в человеке.
Мы выпили еще портвейна. Он был совсем неплох, но слишком уж крепок.
— После ужина мы сыграем для вас, — пообещал Реб.
Под «мы» он имел в виду себя и сына. (Ужас какой! — испугался я.)
— Давно ли занимается мальчик музыкой и делает ли успехи? — поинтересовался я.
— Пока он еще не Миша Эльман, в этом нет сомнений. — Реб повернулся к жене: — Ужин готов?
Миссис Эссен поднялась, полная достоинства, со своего места, пригладила волосы и величественно прошествовала на кухню. В ее действиях было нечто сомнамбулическое.
— Прошу к столу, — пригласил нас Реб. — Вы, наверное, здорово проголодались.
Миссис Эссен оказалась хорошей кулинаркой, только уж слишком хлебосольной хозяйкой. Того, что она приготовила, хватило бы накормить вдвое больше народу. А вот вина были скверные. Я заметил, что евреи плохо разбираются в винах. Одновременно с кофе и сладким подали кюммель и бенедиктин. Мона оживилась. Она любила ликеры. Я обратил внимание, что миссис Эссен пила только воду. Что касается Реба, то он то и дело подливал себе щедрой рукой и был уже изрядно под мухой. Он говорил громче обычного и много жестикулировал. Мне было приятно на него смотреть — наконец-то он стал самим собой. Миссис Эссен делала вид, что не замечает его состояния. А вот сын был в восторге: когда еще увидишь, как отец валяет дурака.
Странная атмосфера царила за столом. Несколько раз миссис Эссен предпринимала попытки направить беседу в интеллектуальное русло и даже заговорила о Генри Джеймсе, по-видимому, считая такой объект достаточно сложным, но ее никто не поддержал. Реб явно торжествовал. Он уже открыто ругался и называл раввина болваном. Этот треп его больше не
— А что вы думаете о Редкэпе Уилсоне? — (Он одно время работал у нас ночным посыльным. Глухонемой, если не ошибаюсь.)
Реб отмахнулся:
— Третий сорт, барахло.
— Вроде Бэтлинга Нельсона, — сказал я.
Нашу беседу прервала миссис Эссен, предложив нам перейти в соседнюю комнату — гостиную.
— Там будет удобнее разговаривать.
Сид Эссен возмущенно стукнул кулаком по столу.
— Зачем нам переходить? — взревел он. — Нам и здесь хорошо. Тебе просто не нравится тема разговора, вот и все. — Он потянулся к кюммелю. — Давайте еще по маленькой. Хороший ликер, правда?
Миссис Эссен с дочерью стали убирать со стола. Они деловито наводили порядок — молча и быстро, как делали мои мать и сестра, оставляя на столе только бутылки и бокалы.
Реб ткнул меня локтем в бок и заговорил, как ему казалось, шепотом:
— Стоит ей увидеть, что мне хорошо, тут же все испортит. Вот они женщины!
— Пойдем, папа, достанем скрипки, — сказал сын.
— Доставай! Кто тебе мешает? — заорал Реб. — Только — чур! — не фальшивить. Я от этого на стенку лезу.
Мы все-таки перешли в гостиную и удобно устроились на диване и в креслах. Мне было наплевать, что и как они будут играть. От дешевого вина и ликеров я осовел.
Пока музыканты настраивали инструменты, подали фруктовый пирог и очищенные орехи.
Отец и сын выбрали для исполнения скрипичный дуэт Гайдна. Игра пошла не в лад практически с первых нот, но музыканты продолжали играть, видимо, надеясь, что со временем приспособятся друг к другу. От гнусаво-пронзительных звуков по спине у меня побежали мурашки. Приблизительно в середине дуэта отец сдался.
— К черту! — завопил он, бросая скрипку в кресло. — Музыка не звучит. Мы не в форме. А тебе я вот что скажу, — обратился он к сыну, — прежде чем выступать перед публикой, надо хорошенько позаниматься.
Реб огляделся, ища взглядом бутылку, но, остановленный недовольным взглядом жены, опустился в кресло и пробормотал что-то похожее на извинение. Он сегодня не в форме. Все молчали. Реб громко зевнул.
— Может, сыграем в шахматы? — предложил он усталым голосом.
Миссис Эссен подала голос:
— Не сегодня, пожалуйста.
Реб поднялся на ноги.
— Что-то здесь душновато, — сказал он. — Пойду прогуляюсь. Только не уходите! Я мигом.
После его ухода миссис Эссен попыталась оправдать «неподобающее» поведение мужа:
— Он ко всему потерял интерес — слишком много времени проводит один. — Она говорила о нем как о покойном.
— Ему нужно отдохнуть, — сказал сын.
— Да, — прибавила дочь, — мы уговариваем его совершить паломничество в святые места.
— А почему бы не отправить его в Париж? — предложила Мона. — Путешествие взбодрит его.
Сын закатился истерическим хохотом.
— Что с тобой? — удивленно спросил я.
Мои слова вызвали новый взрыв смеха. Отсмеявшись, он ответил: