Нектар краденой черешни
Шрифт:
Дядя Саша взял со стола бобину широкого скотча и вернулся к девушке.
– Прости, моя хорошая, придется «попросить» тебя помолчать. Помешают разговоры ритуалу! Да и вдруг ты укусить меня вздумаешь… А я не люблю, когда женщины кусаются, – он простодушно поведал и, отрезав ножом нужную полоску, бесцеремонно заклеил засопротивлявшейся Инге рот.
– Хорошо, – он полюбовался своей работой и опять отошел к столу.
– Жаль мне тебя. Вот искренне жаль, веришь? Да только, девочка моя хорошая, жить я очень хочу. Даже может не столько жить, сколько уже нахожусь во власти собственного интереса –
Он, продолжая разговаривать, делал какие-то приготовления: что-то опять толок в миске, пробовал на язык порошок, в который только что растер неизвестные ингредиенты, поправлял свечи. Инга наблюдала за дядей Сашей со смиренностью, понимая, что ее уже ничто не спасет. Конечно, можно было бы тешить себя нелепой надеждой, что кто-то («кто-то» – не кто иной, как Чернов) ворвется в это помещение и спасет ее от чудовищных экспериментов полусумасшедшего дяди Саши. Но нет, подобный «хэппи-энд» свойственен только голливудским фильмам.
А дядя Саша уже, бормоча в полголоса какие-то заклинания, поджег в миске порошок и окуривал помещение сладковатым дымом, от которого тут же защекотало в носу.
Когда все помещение наполнилось едким одурманивающим дымом, мужчина вылил в миску стакан воды и помешал содержимое палочкой. Приговаривая какие-то заклинания, он обрызгал зажмурившуюся девушку получившейся смесью и пальцем начертил на ее животе какой-то знак.
– А теперь, моя сладкая, тебе придется немного потерпеть. Ну ничего, скоро это все закончится… – с этими словами он взял в руки нож. Инга в ужасе зажмурилась, представив себе, что сейчас острое лезвие вонзится ей в грудь или живот. Но дядя Саша быстрым и ловким движением, будто занимался этим не один раз, полоснул ее по запястью. Инга дернулась от боли и глухо застонала.
– Тш, хорошая моя, тш-ш… – мужчина, почти касаясь губами ее уха, нежно прошептал. И почтительно поцеловал ее в порезанное запястье.
– Я выпустил твою Силу. Скоро я заберу ее себе. Спокойной ночи, моя девочка. Пусть твой Вечный сон будет сладким. Спокойной ночи… Спокойной Вечности, – дядя Саша, снова касаясь губами ее уха, прошептал с любовной нежностью. А Инга, не раскрывая глаз, безмолвно заплакала: умирать было страшно. Мужчина провел языком по ее щеке, слизывая ее слезы, и девушка поморщилась от отвращения.
– Это – тоже часть твоей Силы. Не плачь, милая. Вечность – это сладкий сон. Это – беспроблемность, это – умиротворение… Я буду помнить тебя тоже Вечно – в своей Вечности, в другой, которая тебе будет уже не доступна.
Он подставил ладони под капающие на пол капли крови из ее порезанного запястья.
– Уже скоро, моя хорошая, скоро…
Инга почувствовала, что будто проваливается в мягкую вату, одурманенная сладковатым дымом и ослабленная вытекающей кровью. А ведь дядя Саша прав в чем-то – Вечность, это не так страшно. Смерть – это сон. Глубокий сон. Безпроблемность. Жаль только, что близкие ей люди будут переживать и страдать… Их – жалко.
Ее сознание будто подергивалось скрывающей очертания дымкой – мягко, постепенно. Так спускается ночь на город – словно сходит по ступеням лестницы, ведущей из неба. Так странно… Совсем недавно, сколько-то месяцев назад, она тоже уже умирала. Но в этот
Инга услышала рядом с собой тихий шорох и с трудом открыла глаза. Мужчина, приговаривая какие-то заклинания, снял с себя всю одежду и, дотронувшись пальцем до кровоточащего запястья девушки, мазнул испачканным в ее крови пальцем себя по впалой груди. А затем осторожно лег на девушку сверху, вдавив ее в жесткую деревянную лавку. Инга даже не поморщилась от отвращения – ей уже было все равно. Она уже не была собой, она была частью Вечности, гостеприимно принимающей ее в свои мягкие объятия.
– Скоро, моя девочка, скоро… Ты отдаешь мне свою Силу. Ты отдаешь ее мне…
Ее сила послушно, словно загипнотизированная змея – за дудкой, следовала за этим зовом. Она не скапливалась в порции, не свертывалась, как кровь, она текла ровно, и вливалась в дядю Сашу, как река – в море.
– Так, моя девочка, так… Ты – прелесть. Ты – моя сладкая, – дядя Саша любовно гладил Ингу по волосам, и эти его прикосновения казались ей уже невесомыми, почти не ощутимыми. Между их двумя Вечностями уже наметился разлом, который скоро превратится в безнадежно разделяющую их бездну.
– Я чувствую твою Силу в себе. Она разливается по моему телу… Господи, девочка, как же ты хороша! Как сладка и нежна твоя Сила! Почти непорочная, светлая и чистая… Ее еще мало во мне. Но скоро она полностью наполнит мое тело, – убаюкивающий, как колыбельная, голос дяди Саши еще касался сознания девушки, но постепенно становился все тише и тише. Инга уже не чувствовала на себе тяжести чужого тела. И ее собственное тело стало таким легким, невесомым, как воздушный шарик.
– Да, моя девочка, да… – губы дяди Саши почти соприкасались с ее губами. Но ему не нужна была похотливая страсть, его желания были куда выше примитивного совокупления.
«Бабушка, я скоро буду с тобой…» – короткая, почти счастливая мысль, заблудившаяся в затуманенном сознании девушки. «Я скоро буду с тобой…».
– Проклятие!!!
Неожиданно резкий и громкий крик дяди Саши отрезвил, как пощечина. Инга даже открыла глаза – на короткое, как вспышка, мгновение. И увидела, что пожилой мужчина, воя и обнимая себя руками, катается по полу.
«Что с Вами, дядя Саша?» – спросила бы она, если бы были силы. И даже, возможно, немного посочувствовала бы ему.
– Про-оклятие-е-е… – он уже мог только протяжно стонать. – Ве-едьма-а-а… Твоя-я-я… Бабка-а-а-а…
Под протяжные стоны дяди Саши Инга плавно погружалась в сон. Вечность не обманула, она все равно ждет ее…
«Ну здравствуй, моя милая, – бабушка встречала ее с ласковой улыбкой. – Как тебе мой «фокус», Инночка? Знала я, знала, что рано или поздно этот ничтожный человек найдет тебя, чтобы отобрать у тебя Силу. И поколдовала немножко… Чтобы ни один дрянной человечишко не смог воспользоваться твоим сокровищем в своих грязных целях. Сделала так, чтобы твоя Сила, попав в чужое тело, разъела его изнутри, подобно кислоте. Жестоко, но что поделать…». Бабушка сокрушенно вздохнула и строго добавила: «Но это справедливое наказание ворам. Как ты думаешь?».