Некто Рвинский
Шрифт:
– У нас объединение независимых художников, а я его председатель. Наш небольшой коллектив трудится над созданием различных шоу и постановкой спектаклей.
Вытащив маузер, он погладил его, как живого.
– А если мы откажемся? – сказал капитан.
– Тогда я буду вынужден вас расстрелять, но не беспокойтесь, мы сделаем это красиво, и вы не пожалеете. Всегда есть выбор – или вы художник, творец, или объект его творчества, – сделал Доберинский театральный жест маузером.
– Рудольф Фирзович! – сказал
– Конечно, Павлик! – Доберинский потрепал мальчика по голове. – Ты это заслужил.
Мне совсем не понравилась радостная улыбка юного творца и откровенно хищный взгляд, брошенный на меня.
– А с этим, что будем делать? – спросил интеллигентного вида мужчина в пенсне и с бородкой клинышком, наведя ствол винтовки на монаха.
– В монастырь мы со своим уставом не лезем, – назидательно сказал Рудольф Фирзович. – Пускай идёт другим путём.
Интеллигент недобро прищурился, блеснув стёклами очков.
– Итак, господа! Вы готовы присоединиться к нашему братству? – с пафосом произнёс Доберинский.
– Конечно! – громко сказал Орлов, незаметно подмигнув мне. – Это большая честь для нас.
– Иного ответа я и не ждал, – удовлетворённо улыбнулся Рудольф Фирзович. – Завтра проверим вас в деле, посмотрим, на что вы способны. А пока, господа, для вашего же блага необходимо связать руки во избежание необдуманных и поспешных действий.
Доберинский подал знак, и опытные мастера ловко скрутили руки за спиной капроновым шнуром, оставив свободным одного монаха. Поставили в середину вытянувшейся в цепочку группы и, словно гигантская змея, мы углубились по тропинке в лес.
Монах остался сидеть, невозмутимо наблюдая наш уход. Орлов крикнул ему, чтобы он позаботился о лошадях и, получив в ответ утвердительный кивок головой, спокойно пошёл вперёд.
Идти со связанными руками по узкой дорожке, петляющей среди деревьев, оказалось не так-то просто. Можно было легко потерять равновесие, споткнувшись о холмик или вытянувшиеся корни.
Меня насмешил кувырок капитана, улетевшего в заросли крапивы. Половина лица его покраснела и покрылась мелкими волдырями. Однако, как известно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
Продолжая улыбаться, я задел притаившийся камень и меня неудержимо повело в густой кустарник малины. Рухнув вниз, я поцарапал лицо колючими ветками и, вдобавок, больно ударился лбом в ствол дерева. С трудом поднявшись, я занял своё место в строю. В голове шумело, мысли путались, саднило поцарапанные места.
Игнатию Клиновичу повезло больше, и падать ему пришлось на ровном месте, когда вокруг были, только ягоды земляники. Немного испачканное лицо – это всё, что он мог себе позволить.
– Господа! Как быстро вы начали проявлять свои способности! –
Заброшенная деревня, куда мы прибыли после непродолжительного перехода, очевидно, служила временным пристанищем для этих кочевников. На окраине нас встретили вооружённые до зубов и, при этом, странно молчаливые люди. Видимо, в нашу честь они устроили небольшой фейерверк, стреляя из ракетниц прямо над головами.
Доберинский приветливо помахал рукой, когда ослепительный шар промчался так близко, что опалил мои волосы, а в воздухе ощутимо запахло жареным.
– Поручик, вы в порядке? – послышался голос Орлова.
Говорить не хотелось, любая мысль казалась просто ненужной и глупой. Откуда-то слева выплыло лицо Муромцева. Вдвоём с капитаном они стали разглядывать меня, как консилиум врачей изучает любимого пациента.
Я равнодушно следил за ними, а на голове продолжали слегка шевелиться и потрескивать обожжённые волосы.
– Господа, хватит секретничать! Чего вы там застряли? – Доберинский не спеша подошёл к нам. – Ну, подумаешь, молодому человеку укоротили причёску. Я приглашаю вас к себе в гости.
В старой избе, куда нас привёл Рудольф Фирзович, было не слишком уютно. Всё покрывал толстый слой пыли.
– Мы здесь со вчерашнего дня, – сказал Доберинский. – Поэтому ещё не обжились. Обстановка такова, что приходиться часто менять месторасположение, бывает больше двух суток и не задерживаемся.
Рудольф Фирзович смахнул пыль с кровати в углу и, усевшись, достал курительную трубку. Мы разместились на старых стульях, сильно скрипевших и шатавшихся, поэтому из опасения, что спинка может отвалиться, я сидел, не решаясь опереться на неё.
В доме мы были одни с Доберинским, но учитывая наши связанные руки, он ничем особенно не рисковал. Рудольф Фирзович курил, наблюдая струящийся дым и периодически делая глубокие затяжки.
– Что у вас общего с монахом? – вдруг последовал неожиданный вопрос, когда я начал уже потихоньку дремать.
– Ничто, – усмехаясь, ответил капитан.
Доберинский задумчиво взглянул на него.
– Я верю в нирвану и реинкарнацию, – сказал он, после непродолжительной паузы. – А во что верите вы?
Не дождавшись ответа, Рудольф Фирзович недоверчиво покачал головой, продолжая рассматривать плавающие кольца. Затем, он сильно затянулся и выпустил густую струю дыма. У меня запершило в горле и, согнувшись, я сильно закашлялся.
Доберинский помахал рукой, разгоняя смешавшийся с пылью дым.
– Мир – это иллюзия, не так ли? – пнул он коробку на полу и, сморщившись от боли, крепко выругался, когда оттуда вывалились кирпичи.
– Вам виднее, – усмехнулся капитан.
Некоторое время Рудольф Фирзович молчаливо сидел, задумавшись.