Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— Можа, шкварок насмажить? — спросила она. — Али яешню зробить?
— Не надо! И так вкусно! — отвечал с набитым ртом Северьянов.
— Так я вам бимбера налью!
— Вот это налей. Особенно болящему нашему воину.
— А что такое бимбер? — спросил Сергей.
— Да самогон местный. Крепкий, сволочь. Градусов под семьдесят. Я в Польше пробовал. Надо было тебе вместо наркоза налить.
Франя принесла запотевшую четверть и осторожно нацедила через тряпочку бимбер в граненые стопки.
— Ну, за хозяйку дома!
Самогонный
— Ну, вот мы и в раю! — расплылся в блаженной улыбке Северьянов.
— А может, и война уже кончилась? — с надеждой спросил Сергей. — Что-то ничего не слыхать — ни канонады, ни самолетов. Немцы у вас были?
— А никого у нас не было! — отвечала раскрасневшаяся от бимбера Франя. Она тоже пригубила вместе с гостями. — Самолеты гудели, лятали, бомбы за Параховней кидали, але Божанька миловал.
— Немцы в болота не попрутся. Они по дорогам воюют, — заметил майор. — Видно, так далеко ушли, что ничего не слышно.
— А ребята в Крепости все еще, наверное, ждут…
Северьянов нахмурился и сам наполнил стопки.
— Эх, давай за наших! Нам повезло, пусть и им посчастливится!
Глава тринадцатая
Майор Макаров. Волковыск. 21 июня 1941 г.
Над полевым аэродромом витали клочья облаков, разорванных взлетающими самолетами.
Штабные палатки 27-го истребительного авиаполка стояли на берегу речушки Россь в десяти шагах от тихой заводи. Это было очень удобно: майор Макаров, командир полка, выскакивал на бережок прямо с койки и нагишом бросался в воду. Освеженный почти родниковой водицей, растирался казенным вафельным полотенцем, быстро одевался и шел на завтрак. И это субботнее утро началось точно так же. Натягивая гимнастерку с орденом Красной Звезды за финскую кампанию, Макаров крикнул адъютанту:
— Всех комэсков собери в штабе после завтрака. К девяти-ноль-ноль. И пусть прибудут и командиры звеньев. Все — какие в наличии. Задачи буду ставить.
— Есть! — долговязый капитан Дружников, отлученный от летной работы по здоровью, побежал оповещать командиров эскадрилий, а Макаров отправился в летную столовую, которая располагалась поодаль от палаточного городка. Под туго натянутым широким брезентовым тентом стояли дощатые столы и грубо сколоченные скамьи. Базирование под Волковыском, точнее, под поселком Россью, считалось временным, и все здесь было устроено по-полевому, на скорую руку — под топор и лопату.
— Ну, голуба моя, чем травить будешь? — спросил майор официантку Оленьку, усаживаясь за командирский столик.
— Скажете тоже, товарищ командир! — с деланой обидой состроила накрашенные глазки официантка. — У нас сегодня и омлетик с помидорчиками, и кашка рисовая на молочке, и какао. Можно сказать, воскресный завтрак.
— Почему воскресный? Сегодня суббота.
— Так вы же сами сказали — суббота будет
— Правильно сказал. Так и будет! Давай неси что-нибудь! Времени нет.
— У вас даже на себя нет времени! — нежно укорила его Оленька, знойная мечта летчиков-лейтенантов. Мечта эта иногда становилась приятной явью, но не для всех, а для особо бойких и симпатичных ястребков. Ольга принесла тарелку с омлетом, присыпанным зеленым лучком и кружку дымящегося какао на алюминиевом подносе.
— Ну, ты прямо с картины неизвестного художника «Шоколадница»! — усмехнулся Макаров, старательно отводя глаза от беззастенчиво широкого выреза в Олиной блузке. Понятно, что жарко, но надо будет сказать начпроду, чтобы призвал своих маркитанток обслуживать летчиков не в таких искусительных нарядах.
— Есть еще жареная курочка, — заговорщицки зашептала официантка. — Специально для вас, товарища комиссара и начальника штаба.
— Ну, тогда и начальника ТЭЧ [4] уважь. На стол мечи, что есть в печи!
4
ТЭЧ — технико-эксплуатационная часть.
Оля поспешила на кухню, покачивая полными бедрами. Язычок молнии на черной Олиной юбке был задран кверху.
Макаров всегда отмечал, как смотрит этот язычок — вверх, вниз или в бок. Он придумал для себя несколько примет: если язычок смотрит вверх — летный день будет удачным, вниз — плохим, направо — так себе, налево — значит налево.
Сегодня язычок застыл в левом положении, и это привело Макарова в хорошее настроение. Разумеется, разбитная официантка и не подозревала, что является барометром Фортуны.
После завтрака комэски и командиры звеньев собрались в большой штабной палатке.
— Все тут? — окинул орлиным оком комполка молодые веселые лица. — Довожу до вашего сведения, дорогие собратья по разуму и крыльям, что в понедельник, а еще лучше бы — во вторник, к нам прибывает комиссия из штаба округа проверять выполнение директивы ноль-триста сорок. Кто помнит, о чем эта директива? Я вам ее зачитывал. Ну? Марченко — доложи!
Командир третьей эскадрильи черноусый капитан в летном комбинезоне поднялся с места:
— Директива требует маскировки аэродромов и рассредоточения машин.
— Молодец! Возьми с полки пирожок! Более того, директива требует, чтобы взлетные полосы не выделялись на фоне земли.
— Так что ж их красить, что ли? — вопросил ироничный голос из задних рядов.
— Кирюхин, это ты такой догадливый? Конечно, красить! И желательно в цвет травы. Да еще цветочки нарисовать.
— Землю, что ли, красить? У нас же грунтовые полосы? — не унимался со своими вопросами командир звена старший лейтенант Кирюхин, человек ершистый и остроязыкий.