Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
Сергей нехотя поднялся и подошел к мирно пасущейся лошади. Огладил ее, сунул в губы корочку хлеба. Потом присел и нащупал сосцы. Кобыла удивленно на него посмотрела, отмахнулась хвостом и снова стала щипать траву.
— Не, не жеребая, — доложил Лобов. — Без молока будем жить. Зато вот жимолости набрал. — И высыпал целую пилотку сизовато-синих ягод.
— Нравишься ты мне, танкист! — усмехнулся майор. — Правильный у тебя подход к жизни… А ты уверен, что это не «волчьи ягоды»?
— Ну, жимолость, она, конечно, из семейства «волчьих ягод». По науке «лоницера ксилостеум». Но бывают съедобные виды жимолости, как этот. Ешьте, в ней магния больше, чем во всех других ягодах.
— Ну, ты еще и ботаник! А зачем мне магния столько? — осторожно
— Магния много не бывает. После кислорода и воды он основной элемент для нашего организма… От него прежде всего сердечный ритм зависит. А по жимолости я курсовую писал. Латинское название «Лоницера» от фамилии немецкого ботаника, физика и математика Адама Лоницера…
— И здесь без немцев не обошлось… — задумчиво молвил Северьянов. — Талантливый народ, а под Гитлером охренел… Значит так. Спать будем по очереди. Один в карауле. Хочешь, ты первым, хочешь — вторым. Мне все равно.
Лобов вызвался первым. Глядя на него, майор продекламировал:
— Вот как стало лишь смеркаться,
Старший сын пошел сбираться.
Взял он вилы и топор
И отправился в дозор. —
Помнишь, откуда это?
— «Конек-Горбунок».
— Молодец! Зачет по русской литературе, ботанике и животноводству!
— Там дальше идет про отца, который младшего сына уговаривает: «Послушай, побегай в дозор, Ванюша. Я куплю тебе лубков, дам гороху и бобов». Я эту вещь с детства помню.
— А я наизусть всю сказку знаю!
— Ух ты! Вот это память! А у меня стихи не держатся… Вот только то, что капитан Суровцев написал, запомнилось с первого раза: «Беспощадное солнце слепит наши прицелы…»
Ночь, подточенная птичьим голосами, рухнула наземь плотно и темно, открыв свою глубину до самого звездного дна. Она прошла спокойно, если не считать шума и треска, с каким выскочил дикий кабан на поляну. Кобыла испуганно заржала, а Лобов схватился за наган. Но кабан исчез так же внезапно, как и появился. Майор тут же проснулся и спать уже больше не мог. Позавтракали картошкой с жимолостью.
— Хорошая ягода, — похвалил Северьянов. — Чернику напоминает. Первый раз в жизни пробую.
— Надо бы нашей кобылке кличку придумать. А то и не подзовешь ее даже.
— Клички коней складываются из начальных слогов имен их родителей.
— Кто ж их знает… Назовем ее, исходя из обстоятельств. Попала она к нам в качестве трофея, пусть будет Трофой.
— Трофа, Трофа… — Северьянов попробовал кличку на звук. — Не годится. Трофа — Катастрофа, Дистрофа… Надо подумать…
— Ну, тогда по масти дают. Она у нас игреневая. Можно Греня.
— О, это звучит! — одобрил майор. — Жаль, кабана упустил. Запаслись бы мясом на весь путь.
— Я, честно говоря, не охотник. Вот сфотографировать бы его, красавца, — это да.
— Секач тебя так сфотографирует, что и про аппарат забудешь, — майор взял одну из полицейских винтовок, вынул затвор и заглянул в ствол. — Вот стервецы! Даже оружие свое ни разу не почистили. Все в нагаре…
Перед самым сном Лобов достал полевую книжку капитана Суровцева, чтобы подсушить ее страницы, все еще влажные после плавания в Мухавце. Еще было довольно светло, чтобы разбирать убористый, но четкий почерк бывшего владельца. Сергей вчитывался в стихотворные строчки.
На заре начинаются войны. На заре часовым неспокойно. На заре под жандармским конвоем На расстрел отправляют героев. Торопясь, запотевшие трубы На заре протирают горнисты, И чуть-чуть припухают губы У любимых зарею росистой. На заре синь плывет у реки, Свой полет начинает Светило. И едва прокричат петухи, Исчезает