Нелегалы 1. Операция «Enormous»

Чиков Владимир

Моррис обнял отца, поцеловал его несколько раз, стыдливо убрал горячие слезы, катившиеся по щекам, потом попросил передать прощальный привет всем родственникам, словно чувствуя, что никогда он их больше не увидит.

— Прощай, папа. Я думаю, мы еще увидимся, — произнес он дрожащим голосом, выходя из отцовской квартиры.

Он не понимал в эти минуты, что с ним происходило, но чувствовал, что больше они уже не увидятся.

С тяжелым сердцем расставался он с отцом, а вместе с ним и со всей Америкой, с лучшими годами своей жизни в Нью-Йорке.

Выйдя из дома на улицу, Моррис остановился, долго смотрел на родные окна, затем прощально помахал рукой и быстро зашагал прочь.

Он

долго бродил по многолюдным улицам Нью-Йорка, размышляя по дороге обо всем том, что произошло в последние минуты, о событиях, приблизивших эти минуты, и о тех людях, которые сделали неотвратимым его отъезд из Нью-Йорка… Совершенно не думая, зачем и куда идет, он остановился лишь тогда, когда ноги его стали ватными. Спохватившись о том, что он должен в этот день отплывать из морского порта, Моррис взглянул на часы и, забыв об усталости, помчался к ближайшей станции метро.

Через полчаса он был уже на пароходе. На палубе его ждала Леонтина. Через некоторое время раздался сигнальный гудок об отплытии. Обнявшись, они стали молча смотреть на удалявшийся от них родной американский берег, который стал постепенно превращаться в едва различимую полоску. Но вскоре и она скрылась из виду, и остался перед Коэнами открытый со всех сторон горизонт, сливающийся с Атлантическим океаном. И только тогда они почувствовали себя совсем одинокими в этом тихом безбрежном океане…

Из воспоминаний Леонтины Коэн

Перед последней встречей с Клодом я встретилась с неожиданно приехавшим из Чикаго Персеем. Он передал мне в тот раз последнюю потрясающую информацию о том, что генералы Пентагона совместно с учеными наметили уже подвергнуть бомбардировке по так называемому плану «Троян» семьдесят советских городов. Но потом они составили новый, более подробный план «Дропшот» на первое января 1957 года. И предусматривались этим планом не семьдесят, а сто целей, нанесенных на карту СССР.

По поручению Абеля я сообщила Персею о высокой оценке переданной им на предыдущей встрече информации и в благодарность за нее пыталась вручить ему полученные через тайник пять тысяч долларов. Но он категорически отказался от денег и твердо заявил, что делал это не ради вознаграждения, а во имя того, чтобы не произошла мировая катастрофа, чтобы ни одна бомба не упала на планету Земля.

Я стала убеждать его, что нет ничего зазорного в том, если он примет эти доллары, что у русских существует такой обычай: премировать тех, кто особо отличился в каком-то деле. И тогда он вдруг спросил: «А могу ли я распорядиться ими так, как хочу?» — «Конечно», — ответила я. «В таком случае мы делим их с вами пополам, — заявил он. — Я знаю, вы рисковали не меньше меня, поэтому все я не возьму». — «Но я же свою долю получила», — заупрямилась я. В конце концов мы договорились, что вторая половина общей суммы будет условным вкладом в один из названных им банков в Швейцарии и что этот вклад он может получить в любое время, но без процентов. Впоследствии слова — «условный вклад без процентов» — стали для него паролем, по которому с ним связывался другой представитель советской разведки.

По прибытии в Мексику нас поселили в маленький неказистый домик на окраине столицы. Скорее всего, это была конспиративная квартира советской разведки. Требования были более чем жесткие: никуда не выходить, ни с кем, кроме хозяина квартиры, не общаться. Солнце мы могли видеть только через приоткрытую оконную занавеску. О событиях, происходящих в мире, мы узнавали со слов хозяина — содержателя квартиры. Разговаривал он с нами весьма сдержанно, в тоне его голоса всегда присутствовала явная недоброжелательность. Особенно после сообщения о том, что в Мехико нагрянули сотрудники ФБР для розыска исчезнувшего из

Нью-Йорка учителя по фамилии Коэн. Это известие буквально ошеломило Морриса. До этого он еще как-то держался, внушая себе мысль, что он теперь самый свободный человек, не обремененный никакими обязанностями, а тут вдруг резко изменился, стал сожалеть о том, что навсегда покинул свою страну и отца в преклонном возрасте.

Действительно, иногда мы думали, что не сможем выдержать неопределенный срок пребывания в чужой стране, особенно в той комнатушке-клетушке, которая стала нашим убежищем, где сами стены, казалось, надвигаются и вот-вот раздавят нас.

Чтобы как-то подавить в себе состояние безысходности, Моррис стал прикладываться к рюмке, успокаивая себя одними и теми же словами: «Немного выпью, тогда, может, эта комнатка не будет мне казаться такой тесной». Я понимала его: глотком виски он пытался заглушить тоску.

Да, это было ужасное время: недоброжелательство окружало нас не только в той клетке, где мы жили, но и, казалось, во всем Мехико, в котором нас искали сотрудники ФБР. Единственное, что удерживало нас от совершения опрометчивых, быть может даже роковых поступков, — это сознание того, что и в самой Америке, где шла тогда массированная «охота на ведьм» и бушевал «маккартизм», мы не могли надеяться на лучшее. Поэтому мы успокаивали себя тем, что в тот период, когда люди открыто и со страхом говорили, что между СССР и США вот-вот начнется атомная война, мы приняли единственно правильное решение.

Да, это был наш последний шанс. Но для того чтобы выбраться из Мексики, потребовалось много времени и терпения. Мы ждали почти еще два месяца…

* * *

Задержка с переброской Коэнов в Европу произошла по независящим от них причинам: Центр, чтобы на сто процентов обезопасить своих помощников от возможных подозрений или провалов при проверке документов в мексиканском порту Веракрус, решил командировать туда под прикрытием дипкурьера лучшего своего специалиста по подготовке документации, ученика знаменитого австрийца Георга Миллера — Павла Громушкина. [178] На одной из мексиканских вилл он вместе с другим разведчиком, Владимиром Скоковым, должен был по самым последним образцам подлинных мексиканских документов изготовить фиктивные загранпаспорта на имя Марии Терезы Санчес (под этой фамилией Леонтина Коэн должна была покинуть Американский континент) и на имя монтеррейского бизнесмена Педро Альвареса Санчеса для Морриса Коэна.

178

Громушкин Павел Георгиевич. В годы Великой Отечественной войны он изготовил документы для легендарного советского разведчика Николая Кузнецова на имя старшего лейтенанта Пауля Зиберта.

Чтобы придать им большую надежность и солидность при передвижении уже по странам Европы — Голландии, Швейцарии, Австрии, ФРГ и Чехословакии, через которые планировалось осуществить их вывод в СССР, по решению Центра Коэнов предстояло снабдить еще одними документами на имя американских бизнесменов Бенджамина и Эмилии Бриггс, а для подкрепления их состоятельности обеспечить различными деловыми бумагами и письменными поручениями от нескольких крупных, хорошо известных в мире американских фирм. Причем сделать надо было так, чтобы комар носа не подточил. Вилла, на которой готовились эти документы, находилась под постоянной охраной сотрудников советской резидентуры. Ее руководитель Алексей Антипов предпринимал все возможное, чтобы как-то скрасить злое одиночество и тягостное состояние духа Коэнов, в котором они находились два с липшим месяца.