Шрифт:
Уходит век.
Такое впечатление, что вместе с веком уходят и люди, которые могли его понять и объяснить. Люди, которые, живя в веке двадцатом, умели видеть жизнь такой, какой она станет в третьем тысячелетии. И будет ли она — эта жизнь? Казалось бы, именно им и жить — раз уж писали о будущем, пусть сами посмотрят, каким оно станет.
Hет — уходят.
20 декабря на 82-м году жизни ушел писатель-фантаст Георгий Иосифович Гуревич. В последние годы он болел и не показывался на людях. Может, не хотел? Может быть, ему, привыкшему к порядку и прогнозируемости во всем, в том числе в мечте, в фантазии, невозможно было видеть, как торжествует хаос, и взгляд,
А раньше, еще лет десять назад, Георгий Иосифович, крупный красивый мужчина с пышной седой шевелюрой, еженедельно садился во главе стола перед двумя десятками молодых людей, членами московского семинара писателей-фантастов, и говорил улыбаясь:
— Кто сегодня сотворил доброе и вечное?
Доброе и вечное хотели творить все. Жаль, вечность шагреневой кожей съежилась до размеров циновки, на которой с трудом уже можно разобрать: «ХХ век»…
Георгий Иосифович Гуревич родился в 1917 году — между двумя революциями. Был нормальным еврейским вундеркиндом: в четыре года научился читать и писать и, естественно, не замедлил воспользоваться этим замечательным даром, создав свою первую нетленку под названием «Конь Хробрец». Много лет спустя тяга мальчика к лошадям странным образом нашла себе применение — попав в армию, молодой человек был зачислен в кавалерийский полк.
Лошади в жизни Жоры Гуревича были, впрочем, не целью, а средством: именно на лошади мальчик собирался объехать Земной шар. Он любил дальние страны, моря, вулканы — в общем, географию. Второй свой литературный опус он собирался посвятить описанию строительству нового города в устье реки Камы. Придумал название — Камоуст. И первое предложение так и не написанного романа:
«Однажды Ленин и Троцкий с лопатами отправились на мусорную кучу, посмотреть, нет ли там чего интересного»…
Как хотите, но разве в этих словах нет той самой истины, что глаголет устами младенца? Сталина бы еще в эту компанию…
После школы Георгий поступил в Архитектурный институт, уверенный в том, что, проектируя новые дома, он сумеет приблизить будущее, о котором думал все время. Оказалось же, что архитектура — это рисунок, это линии, это вовсе не будущее, а скорее прошлое. Доучиваться Гуревич не стал — тем более, что уже понимал, чего он хочет на самом деле: писать. Что именно? Да все подряд: стихи, поэмы, рассказы — конечно, о путешествиях.
А потом — армия, кавалерийский полк на южной границе. До предела заполненное время, когда невозможно было писать, и лишь редкие часы нравились кавалеристу Гуревичу — те, когда он стоял в карауле. Часы устного творчества — Георгий Гуревич мысленно писал поэму и считал написанные строки. Именно тогда он начал составлять коллекцию. Одни коллекционируют марки, другие — монеты. Гуревич коллекционировал рабочие часы и написанные за это время строки.
В ноябре 45-го Гуревича демобилизовали, и он занялся более интересным делом — писанием рассказов. Появился у него и соавтор, такой же молодой и горячий, Жора Ясный. Он-то и сказал однажды своему другу Жоре Второму:
— Журналам нужна фантастика.
Это было замечательно! Георгий Гуревич уже несколько лет заполнял тетрадку, записывая собственные соображения о будущем той или иной науки. Мечта для него не была просто игрой фантазии. Мечтать нужно по-научному. Значит, обрабатывать материал, копить сведения, систематизировать их, составлять таблицы, графики… Просматривая тетрадку, Георгий Гуревич нашел идею для первого фантастического рассказа — «Человек-ракета», герой которого изобрел
Родился писатель-фантаст Георгий Гуревич.
Теперь представьте: конец сороковых, в Советском Союзе правит бал фантастика ближнего прицела, тон задают Hемцов, Сапарин, Охотников. Писать можно только о том, что предстоит сделать в следующей пятилетке, — об электрических тракторах, о немнущихся брюках и эксплуатации подводных нефтяных месторождений. А у Гуревича в мыслях — роман о бессмертии. Типичный непроходняк. В 70-е годы непроходными были произведения с намеками в адрес нехороших советских начальников. А в конце 40-х намекать на такое никому и в голову не приходило. Самые смелые авторы несли в редакции рассказы, действие которых относилось не к будущему году, а к будущему десятилетию.
Бессмертие — надо же такое придумать…
К тому же в те странные времена любое литературное произведение, в котором упоминалась научная или техническая тема, отдавалось на рецензирование соответствующему специалисту. И нужно было писать правильно. Это в наши дни автор-фантаст выстукивает на компьютере фразу «Вася вошел в нуль-пространство и перекантовался на глайд-звездолете в систему Беты Козерога», не ощущая никакой ответственности за сочиненную вампуку. А тогда… Фантаст должен был ДОКАЗАТЬ критику (не литературному, а научному!), что идея его: а) не противоречит законам природы; б) отвечает потребностям советского человека; в) может быть воплощена в жизнь в самое ближайшее время.
Вот Гуревич и доказывал: с таблицами, цифрами, а бывало — и с формулами. Может, поэтому в произведениях писателя Георгия Гуревича начали появляться таблицы, систематизировавшие размышления автора. Hе знаю, улучшали ли таблицы восприятие рассказа или повести. Скорее наоборот, превращали литературное произведение в научно-популярный трактат. Hо в годы, когда в стране практически не существовало научно-популярной литературы (Перельмана уже не было, да и делал ли он погоду в сухой пустыне?), эту роль просто обязана была взять на себя фантастика. Популяризатором был в свое время Жюль Верн, что не убавило ничего от его мировой славы.
Критики всегда упрекали фантастов в том, что у героев их произведений нет характеров, что герои ходульны, чувства их убоги, а поступки линейны. И что описания заката у фантаста далеко не так красочны, как у реалиста. Все верно. А что поделать, если автор-фантаст един в двух ликах: он и идею новую должен предложить, такую, чтобы увлекла читателя (ведь — фантастика, литература идей!), и сюжет завлекательный придумать, а тут еще и характер, судьба, любовь… Хотел бы я посмотреть на автора, которому удалось бы и то, и другое, и третье. Дело здесь не в таланте даже или отсутствии оного — просто жанры несовместимы, приходилось создавать квадратуру круга, и не многим удавалось хотя бы сглаживать углы.
Это сейчас у фантастов герои стали похожи на людей — и характеры у них появились, и закаты стали такими, что хоть на пленку снимай, и любовь описана со знанием дела. Hо — идеи где? Где фантазия?
Впрочем, это тема для другого разговора.
Идеи произведений Георгия Гуревича, написанных в 50-х годах, — «Тополь стремительный», «Иней на пальмах», «Подземная непогода» — были смелее, чем популярные в те годы проекты фантастических электротракторов, но все-таки вынужденно соответствовали принципу: сочиняй, но не увлекайся.