Нелюдь
Шрифт:
— Ты позвони, — произнесла Юля. — А еще лучше — приезжай. Если, конечно, у тебя будет время. Если оно останется у тебя. Яркие блондинки требуют, наверное, много времени…
Я поцеловал ее в щеку и уехал.
Людмила так и не вышла из своей комнаты. Только проходя вновь мимо ее двери, я в нерешительности остановился, раздумывая, заглянуть еще раз или нет. И тогда услышал из-за двери ее голос:
— Жертва Богу — дух сокрушенный. Сердца сокрушенного и смиренного Ты не уничижишь, Боже…
Я ехал по улицам, среди вечерних огней, среди сверкания рекламы и снующих людей.
На лестничной площадке, возле своей квартиры, я увидел сидящую на ступеньках женщину. Она подняла голову при моем появлении, и я узнал ее. Это была Хельга.
Скелет решил лететь, как бабочка, на яркий огонь.
«Что ж, — подумал он, — если другая сторона сама решила пойти на сближение, я отвечу тем же… Они сами активизировались и дали мне понять, что „вычислили“ меня. После головы Клоуна, это уже очевидно. Скрывать свои намерения теперь уже не имеет смысла. Они знают, что я за ними охочусь. Я начну действовать активнее. С одной стороны это опасно, потому что, увидев, что их угроза не сработала, они попросту попытаются меня убить. Но с другой стороны у меня даже нет другого выхода, как действовать решительно и быстро. Когда они уже узнали меня, я не должен терять времени, чтобы не дать им время изменить тактику».
Преступники ведь могли перебазироваться, например. Или уйти в другой район, или еще что. Ищи их потом.
Понятно, что теперь они будут гораздо осторожнее.
— Ну что же, — решил Скелет. — Пойдем в лобовую атаку.
После разговоров с Феликсом ему было совершенно ясно, что без врача тут дело обойтись не могло. Значит, он «тряхнет» врача. Ему вспомнился некий ханурик в берете, который утром приходит в морг. Наверное, это и есть тот самый заведующий Аркадий Моисеевич.
Скелет воскресил его облик в своей памяти. Маленький, щуплый, с огромным носом, висящим над верхней губой. Совсем как Карлик Нос из сказки Гауфа.
Да еще этот берет в теплое летнее утро… «Простуды боится, — подумал меланхолично Скелет. — Людей насмерть потрошить не боится, а простуды опасается. Крыса».
Он так и окрестил Аркадия крысой. Эта кличка показалась ему подходящей. В течение нескольких дней Скелет наблюдал за жизнью морга и в частности за Аркадием Моисеевичем. Он просто сидел днем на лавочке в больничном саду, среди множества людей.
Наверное, его не видели преступники, во всяком случае он на это надеялся. А впрочем, он уже готовился нанести пробный удар.
Скелет был сторонником активных действий. Опыт говорил ему, что когда в расследовании наступает затишье, когда никто себя не проявляет, очень полезно бывает поворошить осиное гнездо.
Гнездо ведь может висеть себе и висеть где-нибудь на чердаке, и кажется, что оно безжизненно и неопасно. Но стоит поворошить его палкой, оттуда вылетают осы.
Если преступник себя не проявляет, его трудно поймать. Надо заставить его действовать. Хоть как-то проявлять себя. Совершать поступки. Наверняка, один их этих поступков окажется ошибочным…
Преступников нужно напугать. Пусть они задергаются, забегают. Пусть даже это
У Скелета прежде был знакомый. Этот знакомый был офицером патрульно-постовой службы, то есть патрулировал улицы.
Так вот, у него был своеобразный метод превентивной борьбы с преступностью. Он утверждал, что способ этот очень эффективен, хотя над ним и потешались коллеги.
Он ехал по улице, если дело было вечером, и останавливался возле каждого подозрительного человека. Возле пьяного, или выпившего, или просто похожего на бомжа… Или возле человека, который странно себя вел или просто странно выглядел. Высовывался из окна патрульной машины и требовал документы.
Если документы были при себе, он внимательно листал их, делая вид, будто читает.
Если документов не было, он делал строгое лицо и говорил:
— Мы вас знаем. Очень даже хорошо знаем… — И многозначительно добавлял: — Смотрите, чтобы все было тихо и спокойно. Если что — вы нас знаете. Мигом в «обезьяннике» окажетесь.
И делал при этом страшное лицо и вращал угрожающе глазами.
Все коллеги, особенно те, что работали по линии уголовного розыска, говорили ему, что это бессмысленные и незаконные разговоры. Замполит отделения вообще упирал на то, что это оскорбляет невинных граждан…
Оуровские работники говорили, что этот метод неэффективен, потому что если уж преступник задумал что-то дурное, он это сделает все равно и не побоится пустых угроз патрульного.
Но Скелетов приятель твердо стоял на своем. Он говорил:
— Настоящего преступника я, может, и не испугаю. А если человек сомневается, убить ему сейчас свою жену или воздержаться от этого, то мои слова заставят его задуматься… Да и серьезный преступник может после этого семь раз отмерить и, может быть, перенесет свое преступление на другое время. Все-таки после того, как тебя остановил патруль и так поговорил, ты уже сто раз подумаешь, идти спокойно домой или безобразничать…
— Ты же все равно ничего сделать не можешь, — возражали ему. — Пока человек ничего не совершил, нечего его пугать. Ты даже задержать без оснований не имеешь права. И преступник это знает.
— Знает-то знает, — говорил приятель. — Но ведь тут такое дело, — он загадочно хмыкал и крутил пальцами перед носом собеседника: — Тут такое дело… Психология.
Вот Скелет и решил действовать с позиций «психологии». Хотелось напугать негодяев. Да и вообще — приятно же сказать монстру, что он — монстр и что ты об этом знаешь…
Единственное, что смущало Скелета, было то, что Аркадий Моисеевич довольно старенький. С ним трудно было завязать контакт. Он приходил на работу в морг к десяти часам утра, а уходил под вечер. И не выходил, например, в садик, покурить.
Днем в морге жизнь была довольно оживленная. С утра привозили трупы умерших за ночь больных. Скелет уже знал, что это два или три тела.
Потом приходили родственники умерших, которых нужно было хоронить, и приезжали похоронные автобусы.
К этому времени санитар — добрый молодец — уже успевал все приготовить для прощания в небольшом зале.