Немецкая девушка

Всеволодов Роман

И еще он пытался остановить Бруно из-за мыслей о Люде. Сейчас, когда они отступали и сжигали за собой деревню, в которой еще недавно были хозяевами, Йозеф просил Бруно не запирать в домах живых людей. Он думал о Люде. Нет, конечно, никаких чувств он к ней не испытывал, но Йозефу было неприятно при мысли о том, что женщина, засыпавшая рядом с ним, которая ночью клала ему голову на грудь, может превратиться в пепел, потому что все начнут, отступая, сжигать ту землю, которую успели завоевать, вместе с живыми людьми. А эта женщина, может быть, ждет его ребенка.

Йозеф не смог ничего изменить. Бруно

не захотел его слушать.

Глава двадцать пятая

Счастье

– Хайль Гитлер! – Эльза, увидев меня, вскинула свою маленькую ручку в нацистском приветствии. Я сразу поняла, кто научил ее этому. Нельзя было оставлять ее наедине с Лени.

– У тебя хорошая сестра, – сказала она мне, – я сегодня рассказывала ей про фронт, и она поняла, что победа зависит от каждого из нас. И от нее тоже

– Про фронт? Но она ребенок совсем, ты бы ей лучше сказку почитала.

– Какие сейчас могут быть сказки! – воскликнула Лени. – И потом, что значит ребенок? Сыну директора магазина, в котором я работаю, недавно исполнилось четырнадцать. На прошлой неделе он пошел в фолькс-штурме – там целый отряд его сверстников набрался. В любом возрасте можно воевать. Наши враги слишком коварные и подлые. И их трудно победить. Давай сходим с Эльзой в тир. Ей нужно научиться стрелять.

– Ты с ума сошла?! Оставь Эльзу в покое. Она ребенок.

– Никто сейчас не имеет права быть ребенком, – твердо сказала Лени. – Ты слушаешь радио? Из-за подлости наших врагов дела на фронте не так хороши. Может быть, всем нам скоро придется воевать. Иначе придут эти ужасные враги и все у нас отнимут.

– Но Лени… – было жестоко, но сейчас я не могла не сказать этих слов, – что у тебя отнимать?! От твоего дома ничего не осталось. У тебя ничего нет. Родителей, мужа, вещей, ничего и никого. Что у тебя можно отнять?

– Очень много. Счастье. Счастье жить в самой лучшей, главной стране мира. Если нас победят, мы больше не будем главными.

Глядя в горящие глаза Лени, я боялась, что скоро не смогу справиться с миром, где все заодно. Мира, который так хочет лишить мою маленькую сестренку детства.

Глава двадцать шестая

Красота

То, что мы живы, мама считала чудом еще до начала войны. Из-за тех разговоров, которые вел отец, с нами могли сделать все что угодно. Я была еще маленькая, и не знаю точно, что он говорил. Но помню его слова про то, почему на выборах победили нацисты: «Немцы любят порядок во всем, и Гитлер догадался: чтобы добиться успеха, для его партии нужно придумать униформу. Именно после этого в национал-социалистическую партию стало вступать столько людей. Мы странные люди. Армейская строгость рождает у нас доверие».

Все-таки думаю, что если бы отец был прав, в Германии не существовало бы ни одного магазина, подобного нашему. Никому не нужна была бы красивая одежда. Правда, у нас уже целую неделю нет ни одного покупателя. Наверное, его скоро закроют, как закрыли книжный, где работала Лени – не хватает бумаги даже для печатания правительственных газет, что говорить о книгах. Но сегодня к нам пришла первая покупательница за неделю. Сначала я обрадовалась, а потом поняла, что ей просто хочется поговорить, и она

не собирается ничего покупать.

– Простите, что я здесь у вас так долго примеряю эти платья. Но мне просто трудно уйти. Наш город перестает быть красивым, вы замечаете? И смерть может быть возвышенной, замечательной, не так страшно, что из-за этих бомбардировок все мы в любую секунду можем погибнуть. Но из города уходит красота. Я раньше увлекалась новинками моды. Знаете, недавно в одном из номеров «Фрауенварте» прочла советы моды. Видели? Как нас учат делать купальные костюмы из банных халатов и мужской одежды. Наверное, они думают, что наши мужья уже никогда не вернутся к нам с войны, и заботятся о том, чтобы их одежда не пропала даром. А раньше в Берлине было столько салонов красоты. Но теперь нам говорят, что немецкой женщине стыдно привлекать к себе внимание посредством броской одежды. Это удел проституток. И стиль моды нам задают парижские проститутки, которые в Германии сотрудничают с еврейскими торговцами одежды. Не знаю, насколько в данном случае права наша партия, но я вижу, что Берлин становится некрасивым.

Возвращаясь домой с работы, я увидела отца моего одноклассника. Я не сразу узнала его. Он воевал на Первой мировой войне и потерял там ногу. Его повесили на фонарном столбе. На табличке, прикрепленной к шее, было написано: «Это ждет каждого, кто будет призывать сдать наш город русским». Рядом с виселицей совсем еще маленький мальчик испуганно жался к маме и, плача, спрашивал ее: «Зачем дяденьке оторвали ногу? Потому что он плохой, да?»

Из нашего города и правда уходит красота.

Глава двадцать седьмая

Веселая байка

Потом уже, спустя много лет после войны, будет рассказываться веселая байка о бойцах батальона Самсонова, которые, подойдя к зданию рейхстага, растерялись:

– Рейхстаг-то рейхстаг, да тот ли?

Позвонили полковнику, спрашивают:

– Говорят, есть еще один рейхстаг. Может, это не тот? Какой брать?

– Берите этот. А если окажется, что не тот, берите другой.

Казалось бы, веселая байка. Да только за ней – презрение к человеческой жизни, которая и в мирные дни мало что стоила. Поэтому именно русские брали Берлин. Союзники, сбрасывавшие день за днем бомбы на город, не зная кого они разнесут в клочья – немецкого солдата, ребенка или женщину, понимали, каких жертв будет стоить взятие города. Своих людей было жалко. Потом они будут говорить, что «русским великодушно уступили право взятие города, сделали им милость».

А ведь у бравших Берлин даже не было нормальных карт города.

Глава двадцать

Восьмая синяки

Я помню, когда мама плакала в последний раз. Уже после того, как умер отец, она прочла объявление в газете о том, что «имперский комиссар по утилизации старых материалов просит, чтобы женщины сдавали свои волосы, так как те нужны для определенных отраслей промышленности».

У мамы были очень красивые волосы. Но она обрезала их. Я слышала, как мама, плача, шепчет: «Пусть, пусть забирают у меня все. Раз им мало мужа. Все, все пусть забирают». С тех пор она не плакала. Но сегодня я застала ее в слезах.