Немецкая классическая философия
Шрифт:
Сторонником решительных революционных действий был Вильгельм Людвиг Векрлин (1739-1792). Дважды его бросали в тюрьму, причем при втором аресте его обвинили в том, что он "агент якобинцев". Векрлин не был философом по образованию, но, по словам поэта-демократа Шубарта, "тем не менее своими произведениями влиял на публику гораздо сильнее, чем сотни ученых компиляторов" [26]. Периодические издания Векрлина "Седое чудовище", "Гиперборейские письма" имели в Германии широкое распространение. Это отмечал, в частности, А. Радищев, писавший в "Путешествии из Петербурга в Москву": "Векрлин хотя мстящей властью посажен был под стражу, но "Седое чудовище" осталось у всех в руках" [27].
К немецкому литературному якобинству непосредственно примыкает творчество Карла фон Кноблауха (1756-1794).
133
возвеличения разумных" (1789) - Кноблаух высмеивает ортодоксальные представления о божестве. Учение о Боге как о духе полно неразрешимых противоречий. "Представляет ли чистый дух, этот фантом теологии, что-либо большее, чем абстрактное понятие? Как может он, не имея тела, иметь чувства и ощущения и как он без чувств и ощущений может образовывать понятия? Как может он, не имея понятий, быть духом?" [28] Если Бог бестелесен, он не может ни видеть, ни слышать, ни чувствовать, ни являться человеку, ни влиять на его судьбу, ни быть мыслимым.
Основное философское произведение Кноблауха - "Ночные бдения афонского отшельника". Этот несколько странный для философской работы заголовок служил, видимо, целям маскировки. Работа была издана анонимно без указания автора, издателя и места издания. Первые четыре страницы заполняет напечатанный крупным шрифтом высокопарный монолог, не имеющий никакого отношения к основному содержанию книги. Но затем следует второй заголовок "Спиноза-третий, или Разоблаченное суеверие" [29], и автор переходит к сути дела. В природе, говорит он, существует единая субстанция. Мы сталкиваемся с вещами, индивидами, которые отличаются друг от друга, но это лишь различные модификации, способы бытия субстанции. Субстанция вечна и самодостаточна, не произведена никакой другой субстанцией и не зависит ни от каких-либо находящихся вне ее сил. Протяжение и мышление - постоянные свойства субстанции. Со всей решительностью выступает Кноблаух против учения о субстанциальности души. "Память телесна, она есть модификация мозга... Мышление - способ человеческого бытия" [30].
По своим политическим взглядам Кноблаух - буржуазный демократ, одобряющий революционные методы борьбы. Он горячо сочувствует французскому народу и в одном из писем к своему другу заявляет, что не хотел бы "прожить и часа, если французская революция потерпит неудачу" [31]. Кноблауха не пугает революционный террор, в котором он видит необходимое средство борьбы с деспотизмом. Философ верит, что революционный пожар перекинется из Франции в другие страны Европы и приведет к повсеместному падению абсолютных монархий - этого главного, по его мнению, общественного зла. Его симпатии на стороне революционного действия, которое приводит к тому, что народ может осуществлять свой суверенитет.
134
Идею народного суверенитета Кноблаух в весьма осторожной форме развивает в книге "Политически-философские беседы" (1792). Это единственная его работа, изданная с указанием имени автора. Народ, по Кноблауху, носитель высшего суверенитета. Нация - не вещь, не стадо, которым хозяин может распоряжаться по своему усмотрению. Нация - не средство для достижения посторонних целей, она - сама цель политических установлений и учреждений, она - сила, "которая создает, назначает или призывает правителя и - как уже давно учат лучшие знатоки естественного и государственного права - в известных случаях имеет право лишить трона неспособных и недостойных правителей" [32]. Говоря о "знатоках права", Кноблаух имеет в виду прежде всего Спинозу, взгляды которого он истолковывает в революционном духе. Спиноза для Кноблауха, как и для Форстера, высший авторитет. Важно отметить, что мыслители, вовлеченные в активную литературную и политическую практику, опирались в своей теории на созерцательный пантеизм и материализм
3. ФИХТЕ. ЙЕНСКИЙ ПЕРИОД
Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814) говорил: каков человек, такова его философия. Сам он был личностью решительной, бескомпромиссной, одержимой, служил истине бескорыстно и самоотверженно. "Я - жрец истины, я поступил к ней на службу и обязался сделать все для нее - дерзать и страдать" [33]. "Жрец" истины, он изрекал ее для всех, чувствуя призвание нравственно исправлять
135
людей силой своего слова. "С Фихте опасно ссориться, - свидетельствует современник.
– Это неукротимый зверь, не выносящий никакого сопротивления и считающий всякого врага своего безумия врагом своей личности. Я убежден, что он был бы способен разыграть из себя Магомета, если бы еще были Магометовы времена, и вводить свое наукоучение мечом и смирительным домом, если бы его кафедра была королевским троном" [34]. Во Франции он мог бы стать вождем Конвента. Но он родился в Германии, и судьба определила ему быть университетским профессором.
Сын ремесленника, Фихте не пошел по стопам отца. Феноменальная память открыла ему дорогу к высшему образованию. Он учился в Йене и Лейпциге; окончив курс, кое-как перебивался уроками в богатых домах. Ему исполнилось 28 лет, когда он впервые прочитал кантовские "Критики". И понял: перед ним истина. Особенно увлекла его кантовская этика, идея свободы как следования долгу.
136
"Я принял его благородную мораль, - писал Фихте, - и вместо того, чтобы заниматься вещами, вне меня сущими, стал заниматься больше самим собой" [35]. Теперь ему нужно было лицезреть учителя. Через несколько месяцев (летом 1791 г.) он уже стучался в дверь дома на Принцессин-штрассе в Кенигсберге. Фихте жаждал живого общения, ответов на наболевшие вопросы, взаимного понимания. Ничего этого не получилось. При встрече Кант выглядел утомленным, был холоден и невнимателен. Но Фихте добился своего - заставил обратить на себя внимание. Он заперся в гостинице и не выходил из нее тридцать пять дней, пока не написал объемистый труд по философии религии, как ему казалось, в духе кантовских принципов.
Работа "Опыт критики любого откровения" вышла анонимно, и, хотя при вдумчивом чтении можно было обнаружить и смысловое и стилистическое отличие ее от кантовских работ, молва приписала авторство кенигсбергскому философу: от него давно ждали трактата по философии религии. Возможно, что издатель выпустил книгу (вопреки желанию Фихте) без указания автора, рассчитывая именно на то, что ее припишут Канту. Маленькая хитрость принесла большой барыш. Канту пришлось выступить в печати с заявлением и назвать новое литературное имя. Фихте стал известен.
Религиозное сознание, по Фихте, основано на обнаружении Бога как морального законодателя. "Идея Бога как законодателя нашей морали основана на экстериоризации нам присущего, на перенесении субъективного в сущность вне нас, и эта экстериоризация составляет специфический признак религии..." [36] Кроме внутреннего факта морального сознания Фихте не отвергает и возможность внешнего сверхъестественного обнаружения Бога. И в том и в другом случае в основе веры лежит чудо: либо чудо морального поведения, либо поступающая извне благая весть высшей силы. Второе Кант считал невозможным. Фихте уже и на этом этапе "исправлял" Канта.
Его новое увлечение - французская революция. Вплоть до установления диктатуры Бонапарта он симпатизировал революционной Франции. Одно время он хотел стать французским гражданином. До этого дело не дошло, но в 1793 г.
137
увидели свет две его работы: "Востребование от государей Европы свободы мысли, которую они до сих пор подавляли" и "Очерки по исправлению суждений публики о французской революции". Здесь Фихте уже занят не "самим собой", а "вещами, вне его сущими" - социальным переустройством.