Немецкая классическая философия
Шрифт:
180
попеременно нужно то верить, то не верить, покамест у них не начнется головокружение, шутку принимают всерьез, а серьезное принимают за шутку" [42]. Романтики ценили смех, видели в нем средство расковать сознание. Свобода духа - цель романтизма. Их обвиняли в том, что они смеются ради самого смеха, что для них нет ничего святого. Это несправедливо. Романтизм всегда не только низвержение идола, но и утверждение идеала, притом прямое и непосредственное, без околичностей и уверток. Романтическая ирония не только деструктивна - она призвана навести порядок в мировой истории.
Идеал романтиков - свободная личность. Фихте говорил Я, но имел в виду Мы, т. е. общечеловеческое активное начало. Для романтиков важен конкретный живой человек: "Только индивидуум интересен..." [43] Интерес к индивидуальному не перерастает, однако, в индивидуализм, в эгоистическое самолюбование, в пренебрежение другими и подавление их.
О своих идеалах романтики умели говорить не только иронически двусмысленно, но и возвышенно-патетически, с откровенной восторженностью. В том же 1797 г., когда увидел свет "Кот в сапогах", появился и анонимный эстетический трактат "Сердечные излияния монаха- любителя искусств". Его авторами были В. Г. Ваккенродер и Л. Тик. Собственно, это не трактат, а сборник философских и искусствоведческих этюдов, поданных совершенно бессистемно, причем отсутствие системы возводится в добродетель: "Кто верит в силу системы, тот изгнал из своего сердца любовь к ближнему: уж лучше нетерпимость чувства, чем нетерпимость рассудка; уж лучше суеверие, чем системоверие" [44]. Этюд, из которого заимствована цитата, называется "Несколько слов о всеобщности, терпимости и любви к ближнему в искусстве". Творец, говорит Ваккенродер, создал нашу землю и рассеял по ней тысячи разнообразных семян, из которых вырос огромный цветущий сад, приносящий бесконечно разнообразные плоды. А люди только свое собственное чувство считают мерой
181
прекрасного, забывая, что никто не призвал их судьей, что судьей может стать и тот, кого они порицают. Ведь никому не придет в голову проклинать индейца за то, что он говорит на своем языке. Зачем же проклинать средние века за то, что тогда строили не такие храмы, как в Греции? Предоставьте каждому смертному и каждому народу верить в то, во что он верит, и быть счастливым на собственный лад.
Весьма показательной для умонастроения романтиков является повесть Новалиса "Ученики в Саисе" (1797). Это, собственно, не повесть, а, скорее, философский трактат. Здесь нет сюжета, нет характеров, едва намечены персонажи, все заполнено философскими размышлениями о природе. Один из разделов так и называется - "Природа". Мы помним аналогично озаглавленную статью, связанную с именем Гёте. То был восторженный панегирик прародительнице. Строки Новалиса полны заботы и тревоги: утеряна гармония в отношениях между человеком и природой, как восстановить ее? В повести звучит чуждый автору голос фихтеанца, не желающего замечать ни величия, ни самостоятельности окружающего его мира. Природа для него - игра ума, воображения, сновидения. Романтики прошли через увлечение Фихте, им импонировала апелляция к творческим потенциям человечества, нравственный пафос его учения. Но ригоризм насторожил, а третирова-ние природы оттолкнуло. Романтики видели в природе не порождение своего воображения, а абсолютную реальность. (Культ природы вскоре сведет их с Шеллингом.) Природа- объект не покорения, а поклонения. Поэзия, искусство - средства проникнуть в ее тайны, не нарушив первозданной гармонии. "Поэт понимает природу лучше, чем ученая голова" [45]. В повесть "Ученики в Саисе" включена маленькая притча о юном Гиацинте, оставившем свою любимую Розенблют и отправившемся в неизъяснимой тоске на поиски сокровенной тайны бытия, на поиски "матери всех вещей". После долгих скитаний он пришел в Саис и в храме Исиды, отбросив покрывало богини, узрел... свою Розенблют. Мораль притчи проста: тайна бытия рядом с тобой, в простом чувстве любви. Романтики умели не только грезить о далеком, несбыточном, но и
182
находить свои идеалы в близком, повседневном, человеческом. Кто обвинит их в противоречивости? Противоречий полна сама жизнь. А она для романтиков выше всего. Они чураются абстрактного мышления, видя в нем если не умершее чувство, то во всяком случае жизнь серую и чахлую.
В литературе романтики ищут универсальную форму, которая полнее всего соответствовала бы богатству жизни. Они против жестких рамок художественного жанра. Универсальную форму они видят в романе (отсюда и название "романтизм"!). Образцом служит "Вильгельм Мейстер" Гёте. Впрочем, Фридрих Шлегель к "романам" причисляет и драмы Шекспира. Термин еще не устоялся, понятия не прояснены. "Романтический" для романтиков значит "всесторонний", "соответствующий жизни", "взятый из истории". Одновременно возникает и другое значение слова - "выходящий за рамки повседневности".
Важнейшая черта романтизма - культ любви (недаром "романтический" нередко синоним "любовного"). Женщина - объект поклонения, но одновременно и соратница в борьбе. В трактате о естественном праве Фихте постулировал "разумность" полового наслаждения
183
Основное произведение Шлейермахера рассматриваемого периода - "Речи о религии к образованным людям, ее презирающим" (1799). Шлейермахер никогда не произносил эти речи, однако стиль проповеди выдержан им полностью. Автор обращается к интеллигентной; думающей аудитории, поэтому он видит свою задачу в том, чтобы выяснить сущность религии (как Кант выяснил самостоятельную сущность морали). У религии есть в человеческой душе особая сфера, которая отделена от сферы метафизики и морали. Сущность религии - не мысль и не действие, а созерцание и чувство. Метафизика пытается объяснить Вселенную; религия вселяет чувство сопричастности универсуму. "Религия всей своей жизнью и живет в... бесконечной природе целого, где все - единое, и в этом всеобщем единстве действует человек" [47]. Мораль исходит из свободы, религия снова возвращает свободу в природу. Умозрение и практику она дополняет "влечением к бесконечному". Природу считают первым храмом божества, но, строго говоря, это только паперть храма. Не страх перед материальными силами, которые властвуют в природе, впервые пробудил в человеке религиозное чувство, во всяком случае, не он составляет ее главное содержание. Любить "мировой дух" и радостно созерцать его действие - вот цель религии. И задача религиозного воспитания, по Шлейермахеру, состоит прежде всего в пробуждении в человеке чувства любви. Вот почему он увидел в шлегелевской "Люцинде" религиозное начало.
В связи с йенским кружком должно быть упомянуто еще одно имя, интересное тем, что оно расширяет наши представления о романтизме, выводит его за пределы искусства и философии религии. Это физик Иоганн Вильгельм Риттер (1776-1810), создатель электрохимии. Прекрасный экспериментатор и незаурядный теоретик, он считал своими учителями Гердера и Новалиса (который был не только поэтом, но и горным инженером). Не обладая ученой степенью, Риттер читал лекции по физике в Йенском университете, а затем был назначен членом Баварской академии наук. Здесь он произнес свою знаменитую
184
речь "Физика как искусство", весьма характерную для романтического естествознания. "Воссоединение с расчлененной природой, возвращение к первоначальной гармонии с ней, к чему издавна стремится человек, каждодневно заполняя этим стремлением свои чувства и мысли, - такое воссоединение с ней будет следствием понимания природы и господства над ней... В этом состоянии его жизнь и его дела достигнут высшей истины и красоты. Он сам станет художественным произведением и одновременно художником в отличие от прежнего искусства, которое хотя и служило идеалом для человека, но все же не сливалось с ним. Искусством обычно называют то, что не достигло еще своей высшей точки, а физика в своей целостности не имеет иной цели, как осуществить высшую жизнь и высшие дела, поэтому я осмелюсь дать ей имя искусства, причем более высокого, чем все другие" [48]. Как и Новалис, Риттер умер молодым. Последние годы жизни он сотрудничал и дружил с Шеллингом - мыслителем, в творчестве которого возвращение немецкой философии к природе вылилось в наиболее завершенную форму.
4. РАННИЙ ШЕЛЛИНГ
Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг (1775-1854) начинал как последователь Фихте. Пора ученичества была мимолетной, и впоследствии Шеллинг вообще отрицал этот факт, утверждая, что они были просто коллегами. Шеллинг действительно не слушал лекций Фихте. Создатель "учения о науке" лишь дважды проезжал через Тюбинген, где учился Шеллинг, и этого оказалось достаточным: рано созревший как мыслитель, в семнадцать лет уже магистр философии, Шеллинг быстро схватил суть фихтеанства и в 1794 г. опубликовал работу "О возможной форме какой-либо философии вообще", где (вслед за Фихте) говорил о "науке всех наук" и строил известную нам триаду: безусловное, обусловленное и их единство (Я, не-Я, то и другое вместе).