Немного о себе
Шрифт:
Он прочитал список тридцати, а может быть чуть меньше, компаний: пароходных, рудных, канатных, причальных, торговых, всевозможных агентств и смешанных обществ, и все акции, за исключением пяти компаний, были выше номинальной стоимости.
«Это вовсе не бум, — сказал тайпан. — Все честно. Почти каждый встречный здесь — брокер, и каждый стремится организовать компанию».
Я выглянул в окно и увидел своими глазами, как возникает компания. Трое мужчин в шляпах, сбитых на затылки, минут десять говорили между собой. Подошел четвертый с записной книжкой в руках. Затем все вместе они нырнули в «Гонконг-отель» за материалом, с которого можно начать, — вот и готова компания!
Затем тайпан вспоминал старые времена. Он говорил со
Но вот что я могу сказать: на все здесь, начиная с парикмахерских и кончая барами, глянец наводят американцы. Лица людей обращены в сторону Золотых Ворот [299] , несмотря на то что почти все поголовно вкладывают деньги в сингапурские компании. Дело в том, что в Сингапуре недостает средств, и на помощь приходит Гонконг. В каждом банке на стойках лежали проспекты новорожденных компаний. Я вращался в вихре непонятных мне интересов и говорил с людьми, чьи мысли были в Ханькоу, Фушу, Амое или еще дальше, за устьем Янцзы, то есть везде, где торгует англичанин.
299
Золотые Ворота — пролив, соединяющий бухту города Сан-Франциско с Тихим океаном
Но вскоре я удрал от основателей компаний, так как осознал, что их дела мне не по плечу, и решил взобраться на вершину горы. Гонконг вообще — сплошные горы, за исключением тех мест, где туман закрывает все на свете.
Земля вокруг была сплошь в зарослях древовидного папоротника и азалий, повсюду рос бамбук. И не было ничего удивительного в том, что я разыскал фуникулер, который, казалось, стоял на голове. Он назывался «Виктория Гэп Трэмвей» и мчался на канате вверх в неведомое пространство по склону горы под углом 65°. Он не мог произвести сильного впечатления на тех, кто повидал Риджи, Маунт-Вашинггон, американские горки и прочее в этом роде. Однако ни вы, ни я ни разу не поднимались по воздуху под пятисотфутовым провалом с вершины Анандейл на Чора-Майдан и поэтому вправе изумляться. Не слишком приятно, когда тебя тащат круто вверх на хвосте бечевки, особенно если не видно, что творится впереди, далее двух ярдов, а внизу, словно в котле, клубится туман. И совсем нехорошо, если вас не предупредили об оптических обманах и приходится наблюдать со своего сиденья дома и деревья опрокинутыми, словно в волшебном фонаре. Перед тиффи-ном это будет пострашнее длинной зыби Южно-Китайского моря.
Меня выставили из вагончика на высоте тысяча двести футов над городом, словно бы у обочины стратегической дороги, ведущей в Дал-хузи, какой та станет, когда у Индии появятся необходимые средства для дорожного строительства. Затем усадили в пресловутый дэнди [300] , который (поскольку не придумали ничего лучшего) называют «стулом». Если не считать того, что на поворотах этот «стул» задевает за углы зданий, он намного удобнее бомбейского паланкина (мы пользуемся подобным перевозочным средством в Махаблешваре). Сидишь на плетеном стуле, низко подвешенном на эластичных деревянных коромыслах длиной футов десять, а от дождя укрывают легкие жалюзи.
300
Дэнди — разновидность паланкина, носилки в форме кресла или ложа, укрепленные на двух длинных шестах
— Вот теперь, — сказал профессор, высунув голову в шляпе, усыпанной, словно драгоценностями, капельками тумана, — вот теперь мы действительно совершаем прогулку. Похоже на дорогу в Чакрату в период дождей.
— Нет, — сказал я, — мы едем из Солона в Казоли. Обратите внимание на черные скалы.
— Тьфу, — сказал профессор. — Мы же в цивилизованной стране. Посмотрите
Поскольку я никогда не поеду в Солон, могу признаться, что дорога укреплена цементом, ограждения сделаны из железных прутьев, утопленных в гранитные блоки, а кюветы выложены камнем. Она не шире горной тропы, однако, даже если бы она служила излюбленным местом прогулок самого вице-короля, едва ли могла бы содержаться в лучшем состоянии.
Не было видно ни зги, поэтому профессор прихватил с собой аппарат. Мы миновали кули, занятых расширением дороги, какие-то брошенные дома — прочные, приземистые постройки из камня, которые, по обычаю, заведенному в наших поселениях, носили милые прозвища: Тауэнд, Крэггилендз и так далее. Сердце затрепетало у меня в груди. Гонконг подобным образом не имеет права равняться на Массури.
Вскоре мы добрались до площадки семи ветров, нависавшей над миром на высоте тысяча восемьсот футов, и увидели сплошные облака. Это был Пик — излюбленное туристами место для обозрения города. Прачечная в день стирки выглядела бы интереснее.
— Пойдемте-ка вниз, профессор, — сказал я, — и потребуем, чтобы нам вернули наши деньги. Разве это вид?
Мы спустились на том же чудесном фуникулере, притворяясь друг перед другом, что нам-де нисколечко не страшно, а затем принялись за поиски китайского кладбища.
— Поезжайте в долину Счастья, — посоветовал старожил. — Долина Счастья — это там, где находятся ипподром и кладбища.
— Как в Массури, — сказал профессор. — Я сразу догадался.
Это действительно Массури, хотя поначалу пришлось с полмили пробираться сквозь Портсмут-Хард. На верандах добротных трехэтажных казарм толпились солдаты; они ухмылялись, глядя на нас. Казалось, все матросы китайской эскадры собрались в клубе королевского флота, и они тоже сияли улыбками. Синий бушлат — прекрасное создание, у него крепкое здоровье, но… давным-давно я отдал свое сердце Тому Аткинсу.
Раз уж к слову пришлось, стоит задать вопрос, откуда берутся такие отличные рекруты в полках из Хайленда (вспомним, например, Аргайл и Сазерлендшир)? Неужели килт и кожаная сумка, отороченная мехом, повинны в том, что так мускулисты молодые парни ростом пять футов и девять дюймов, с грудной клеткой окружностью тридцать девять? Флот тоже набирает хорошо сложенных парней. Почему же нашим пехотным полкам нечем похвастать?
Мы приехали в долину Счастья, миновав по дороге памятник англичанам, погибшим в бою или умершим от болезней. Со временем перестает волновать даже такое… Ведь это всего-навсего семена богатого урожая, плоды которого будут, несомненно, пожинать наши внуки.
Мы владеем Гонконгом. Благодаря нашей силе и мудрости он стал великим городом, который стоит на скале и располагает отличным небольшим ипподромом почти в милю длиной. С одной стороны к ипподрому примыкает прибежище мертвых: магометан, христиан, парсов. Бамбуковая стена отгораживает трибуну от кладбища. Хотя это и устраивает гонконгцев, не кажется ли вам, что не слишком приятно наблюдать за своей лошадью, ощущая в каких-то пятидесяти футах у себя за спиной напоминание о неизбежности «сыграть в ящик»?
Кладбища очень живописны и ухоженны. Крутой каменистый склон сопки примыкает к ним почти вплотную, и поэтому недавно умершие могут наблюдать сверху за тем, что происходит на ипподроме.
Даже вдалеке от жаркого спора церквей христиане различных исповеданий хоронятся врозь. У одних кладбищенский забор окрашен белой краской, у других — синей. У последних, которые располагают участком, непосредственно граничащим с трибуной, на воротах намалевано: «Hodie mihi, eras tibi!» [301]
301
Сегодня мне, завтра тебе (лат.).