Немного страха в холодной воде
Шрифт:
Надежда Прохоровна как можно неприметнее прошла мимо увлеченно беседующих в горнице кумушек. Раскрасневшиеся Матрена Пантелеевна и Вера Семеновна вдохновенно обсуждали последние сериальные новости. Мимоходом удивилась: когда это Матрена успевает телевизор смотреть?.. День-деньской на огороде пропадает… И вышла на улицу. Еще проходя от дома Стечкиных, Надежда Прохоровна видела, как баба Глаша прощается с племянником у машины…
Сейчас, наверное, Глафира Терентьевна дома уже одна.
Буран разразился
Дверь раскрылась почти сразу.
— Надька! — обрадованно воскликнула хозяйка дома. — Здравствуй, кумушка-голубушка! — И радушно распахнула створку во всю ширь. — Проходи, проходи, дай-ка я тебя расцелую… Карпыч мне уже рассказывал, какая ты знаменитая стала, в газетах про тебя печатают… Думала — зазналась, может?
Никакой даже чуточку сбрендившей Глафира Терентьевна не выглядела. Никаких сокрытых мыслей по челу орденоносной доярки не проскальзывало — обычная деревенская старуха с малость перекошенным после неудачного удаления зуба лицом.
Про этот проклятый зуб, надо отметить, первые полчаса разговор и был. Терентьевна в деталях рассказала о визите к бесплатному стоматологу из районной поликлиники, посетовала на собственную жадность — говорил племяш, иди, тетя Глаша, к частнику! — и усадила гостью чай пить.
— Ну, Надька, давай рассказывай, как в городе живешь.
Надежда Прохоровна кратко поделилась последними новостями, передала привет от Матрены, в гости позвала и ловко перевела разговор на деревенские события:
— Какие дела-то у вас творятся, Терентьевна… Все за замками попрятались… Я смотрю, только у тебя банька все так же за забором стоит? — Усмехнулась. — Не боишься, что шампуни с мочалками утащат?
— Ох, — отмахнулась Глафира, — какие там шампуни… Кому они нужны?
— Ну так и таз спереть могут, — не сдавалась, поддала намеков баба Надя. — Лихому человеку что обмылок, что старая тряпка…
— Точно, — серьезно кивнула собеседница, — было дело. У меня ведь недавно старую юбку сперли, Надька! Ума не приложу, кому такая ветошь понадобилась?! Я ж в ней только по огороду и не стыдилась-то ходить! Рвань рванью.
— И когда же эту рвань украли? — вроде бы невзначай поинтересовалась столичная сыщица.
— Так это… на прошлой неделе, — припоминая, нахмурилась Терентьевна. — Кажись… О! В тот день, когда Федьку Мухина пришили! Точно. Я тогда еще собралась свеклу пропалывать, пошла в баньку за юбкой и платком — глядь, Карпыч, как сумасшедший по улице чешет, а мой Буран лаем заливается. Оказалось — Федьку зарезали. Я юбку надевать не стала, думаю, приедут городские власти из района, начнут с расспросами по дворам ходить, а тута я — здрасте, здорово, пугало огородное. Надела новую. И платок чистый повязала. Старую юбку захотела от баньки прибрать, пошла —
Надежда Прохоровна как будто немного испуганно выпучила глаза:
— А ты ничего, Терентьевна, той ночью не слышала?
— Нет, — замотала головой старушка. — Я ж почти глухая стала, Надька. Только Бурана и слышу.
— А он той ночью не лаял?
— А чего ему лаять-то? От Федьки постоянно какие-то звуки доносятся, он на него реагирует, только когда тот близко подходит. А так — привык кобель. На Федьку каждый раз лаять, никакого горла не хватит.
— Так, может, кто чужой приходил?
— Нет, Буран не волновался, тихо было.
— А как, Глаша, думаешь, кто Федьку мог пришить?
— Известно кто, — довольно равнодушно пожала плечами орденоносица. — Дружки из поселка что-то не поделили.
После этого нелогичного вывода расследовательские мероприятия в доме Глафиры можно было сворачивать. Надежда Прохоровна еще немного поболтала со старой знакомицей, попила чайку с майским медом и, откланявшись, пообещала еще заглянуть на огонек.
Домой к Матрене не пошла. Свернула к заросшей калитке Федора, прошла во двор и, обогнув дом, уселась на лавочке возле тыльной стены. Задумалась.
Картина преступления понемногу начинала вырисовываться, обрастать подробностями… Теперь с уверенностью можно говорить, что в ночь с пятницы на субботу Федор Мухин был у клеток с кроликами, одетый в рабочую одежду Глафиры.
А из этого в совершенной точности следует, что два удара в спину Федор получил еще на улице.
Почему так получается?
Да потому. Если бы убийца поджидал Федора в доме, то там же осталась бы и юбка. Зачем преступнику брать с собой окровавленную одежду жертвы и выбрасывать ее в бурьян?
А Федька выйти на улицу и выбросить юбку не мог. Истекающий кровью человек, скорее всего, за подмогой к соседям побежит, раз мобильный телефон сломался, а не какую-то древнюю тряпку помчится выкидывать…
Или Федор еще не понял, что ранен смертельно?.. Удары шилом получил уже дома, снял юбку, сходил за ограду, выбросил тряпку в траву…
Ага, до того заросшего бугорка через весь огород топать и потом еще вдоль забора тащиться! Как бы ни был Федька легко ранен, ради старой юбки такую дорогу проделать?!
Невозможно представить!
Если только… Если только все предположения снова не насквозь ошибочные. К кроликам полез не Федька, а бабы-Глашина одежка была на его убийце. Тот на Фельдмаршала наткнулся, помчался к Федору, который уже наготове сообщника поджидал, и уже там дружки что-то не поделили…
Или… Или юбка все же была на Мухине. Но лазал воровать кроликов он не один, а прихватил с собой помощника, впоследствии оказавшегося его убийцей. Убийца запаниковал, когда Суворов поймал Федора у клеток, испугался разоблачения и ткнул сообщника пару раз шилом.