Немой

Ксавьер Нил

* * *

Спустя две с половиной вырезки с красным картофелем, зелеными бобами и свежеиспеченным хлебом, мы до сих пор разговариваем за столом.

Верите или нет, но я всегда нравился ее дяде с тетей. Странно до жути, если вы спросите меня, потому что с малых лет я пробирался к ней в окно по ночам, но они ни разу и ничего не сказали мне об этом.

— Так что сначала любительские бои, а теперь собственный

путь к профбоям. Ты же знаешь, что это не будет длиться вечно, — говорит Майкл, отхлебывая свое пиво. — Что будет после?

Вопрос на миллион долларов. Можно подсказку? Звонок другу?

Я пожимаю плечами.

— Не уверен. Не думал об этом наперед.

В его глазах загорает огонек.

Вы тоже слышали сигнал о неправильном ответе? Вы же понимаете, что мне не доводилось встречаться с родителями девушек прежде? Когда вы трахаетесь, то не думаете, что сначала вам нужно спрашивать разрешение отца. Дерьмо. Это был плохой выбор слов.

— Хотите я заверну Дину то, что осталось? — Кэролайн поднимается и возвращается на кухню, пока ее муж продолжает пялиться на меня, словно пытаясь что-то вычислить.

— Конечно, — я смотрю в ее направлении. — Буду благодарен.

— Думаю, что ты поступил очень хорошо. Ты спас его таким образом, — продолжает она.

— Это многое говорит о твоем характере, сынок. Невероятная вещь, — добавляет Майк.

Макс бросает мне милую улыбку, и я ерзаю на месте, не привыкнув к таким похвалам вне ринга. Прочищая горло, произношу:

— Я же был на его месте. Никто не должен проживать подобное дерьмо.

Майк кивает в одобрении, пока тетя Кэролайн возвращается, ставя тарелку на стол.

— Кексик?

Я жду пока Макс возьмет свой, потому что она едва ли съела что-то за ужином. И когда она этого не делает, я снова ерзаю на месте.

— Ты в порядке, Максимус?

— В порядке, — мило отвечает она.

Майк хватает кекс и разламывает на две части, отдавая Макс большую.

Издав краткий смешок, я указываю головой в его сторону.

— Так вы тоже так делаете?

— Что делаю? — спрашивает он, облизывая глазурь с пальца, пока Макс отщипывает кусочек от своей части.

— Разламываете кекс пополам и отдаете большую часть.

— Она никогда не говорила тебе, почему это делает?

Я резко поворачиваю голову к Макс.

— Для этого есть определенная причина?

Макс опускает взгляд и возится с данным ей кусочком, а Майк начинает:

— Ее дедушка учил, что, если любишь кого-то, ты всегда отдашь ему больше, чем оставишь себе. Дедушка делил для нас хлеб таким образом, когда мы были маленькими. Думаю, мы с Мэттом переняли это себе, чтобы не нарушать эту традицию, когда шли покупать хлеб.

Поджав губы, я смотрю на Макс, когда она пару разу кусает свой кекс.

Вы хоть имеет представление, сколько раз она отдавала мне свою еду? Отдавала мне большую часть… ну,

всего. Каким же слепым мне нужно было, бл*дь, быть, чтобы не понять масштабы этого? Чувствую себя последним кретином на Земле.

— Не голодна, Блинчик? — от прозвища на ее лице появляется ухмылка.

— Не очень. Думаю, у меня какое-то несварение.

— Тогда может позволить твоему парню отвезти тебя домой, чтобы ты отдохнула?

— Я согласен, — встаю.

Макс забирает упакованную тетей стопку контейнеров с едой домой, и мы вчетвером направляемся к двери, чтобы попрощаться. Они обнимают и целуют ее прежде, чем осыпать меня таким же количеством внимания. Заставляют нас пообещать, что в следующий раз мы привезем с собой мальца.

Поездка домой проходит почти в такой же тишине, как и сюда. Хоть что-то и грызет меня, и я не могу это отпустить.

— Прости, Макс.

— За что? — в ее вопросе слышится смятение.

— За то, что не знал, почему ты делишься со мной едой.

— Это всего лишь еда, Логан.

— Абсолютно точно нет. — Она снова смотрит в сторону, и я продолжаю: — Прости за то, что никогда не спрашивал тебя об отце...

— Уотсон.

Нахер это слово.

— Нет.

— Нет? — Изумление на ее лице выглядит знакомым.

Ха. Так вот что значит поменяться местами.

— Больше никакого Уотсона. Больше никаких кодов для того, чтобы мы не могли обсуждать что-то, Макс. Я знаю, что в прошлом нам обоим пришлось пережить много плохого. Мы никогда не говорим о твоем отце…

— Так же, как никогда не говорим о твоей матери. — Всего лишь одна эта фраза с ее уст вызывает напряжение в моем теле, заставляя скривить лицо. — И Эрин с Люком редко говорят о своих родителях. В жизни всех нас присутствуют неприятные события, Логан. Мы не обязаны говорить о них.

— Мы обязаны.

Не могу поверить, что собираюсь сказать следующее. И клянусь, если вы скажете кому-либо о моих разведенных здесь соплях, в машине, по собственному желанию, вы больше ничего не услышите. И не увидите меня голым. Ага… угрозы Макс работают?

— Я не стану просить тебя раскрывать свое гребаное детство мне, Макс, но дай мне что-то. Я ни черта не знаю о твоем отце или времени, которое ты провела с ним. Дай мне что-то, и я расскажу взамен что-то о себе.

— С каких пор ты заделался моим доктором?

— С тех пор, как мы привели мальца в дом, и я хочу, чтобы у него была лучшая жизнь, чем была у нас. Как мне учить его взрослеть и решать свои проблемы по-мужски, если я только наполовину могу разобраться в своих?

Честно? Слетело с языка? Заклейте мне рот скотчем покрепче, ладно? Что значит, вы хотите услышать то, что я хотел сказать? Ищите скотч. И никакого леопардового узора на нем!