Немой
Шрифт:
Староста Канява знал, что суд утвердил завещание, и поэтому был спокоен. А между тем новый настоятель пребывал в тревоге. Он прекрасно знал о существовании «шатии» из трех человек, которая была тесно связана с приходом, отчего ему была уготована лишь второстепенная роль, что никак не сообразовывалось с авторитетом духовного пастыря.
Декан знал о «шатии» только хорошее и от души радовался исправлению алтариста: он помнил, какой это был незаурядный церковнослужитель, пока не заболел алкоголизмом. Однако вмешиваться в дела настоятеля, влиять на его тактику он не имел права,
Были приглашены и оба клирика. Алтарист выложил все счета — и костельные, и хозяйственные. Декан просиял, сердечно пожал заместителю настоятеля руку и в знак своего дружеского расположения обнял его и прошелся туда-сюда по гостиной. Он снова получил деятеля церкви, которого считал вычеркнутым из списка активных ее членов.
Новому настоятелю пришлось не по душе то, что тут не к чему придраться, что алтарист не предъявляет никаких претензий к хозяйственным счетам и тем самым не дает повода для пререканий. Викарий продолжал по-прежнему светиться светом юности, редкостной красотой и пребывал в таком развеселом настроении, что настоятель назвал его про себя «гармошкой», иначе говоря, при виде его хоть в пляс пускайся. У них с алтаристом было в запасе предостаточно козырей для того, чтобы сделать новый ход и побить любую карту. Оставался староста.
— Прежде всего, господин староста, я бы попросил вас представить отчет об имуществе блаженной памяти настоятеля, которое вы собственноручно взяли у него, — тоном судебного пристава произнес настоятель. — Таков порядок отчета перед деканом.
— Прошу прощения, святой отец: я ничего собственноручно не брал.
— То есть как это не брали? А на какие средства вы похоронили покойного?
— На те, что он вручил мне собственноручно.
— То-то и оно. Так сколько же он вам дал и на что вы их истратили?
— Точно не могу сказать: я ведь не считал, когда брал, ну, а на что потратил, пожалуй, мог бы сказать, если бы декан потребовал. Оставшиеся деньги я положил в банк.
— Быть того не может, чтобы человек взял чужие деньги, не удостоверившись сначала, сколько их.
— Однако именно так и было. Таков уж был тот час. Заранее трудно все предвидеть. Я их не искал, покойный сам меня нашел и взвалил на меня свои счета.
— Умирающий поступил бессознательно. Но живые-то должны вести себя иначе. Коль скоро вы отказываетесь сказать, сколько денег взято вами у слуги церкви, придется вам держать ответ перед судебным приставом.
Видевший это декан пришел в изумление, а староста, которого откровенно провоцировали, побагровел от злости.
— Прошу прощения, святые отцы, это был акт доверия. В свое время это понял и его милость декан, который ничего от меня не потребовал. Так какое право вы имеете, настоятель, требовать сейчас это от меня? За все это я буду держать ответ перед господом богом, ему и скажу, присвоил я что-нибудь или нет.
— Я бы просил вас, господин настоятель, оставить этот вопрос на мое усмотрение, — наконец холодно произнес декан.
— Ладно, — ответил настоятель, не моргнув глазом. — Оставим пока и это. Но когда будем проводить инвентаризацию имущества хозяйства и костела,
— Это лишь на время, чтобы облегчить вам дело, не отрывать от основных обязанностей, — сказал староста, умолчав о последнем замечании покойного, что заниматься производственными делами сможет вовсе не каждый ксендз, которому вздумается это делать.
— И все-таки может вы бы переписали, а? — для порядка добавил декан.
— Ни в коем случае, ваша милость. Коль скоро я обещал покойному приглядеть за этими деньгами на строительство, то и пригляжу, а комитет вкупе с настоятелем пусть за мной приглядывает.
Настоятель покраснел от ярости.
— Выходит, я эти деньги собираюсь украсть? Выходит, приход с самого начала не доверяет своему пастырю?
— Он не имеет права доверять кому-нибудь другому, кроме того, кто был указан в завещании.
— Это был акт, составленный человеком, лишившимся здравого ума.
— Тогда, пожалуйста, сначала отмените само завещание, — сказал староста, собираясь уходить.
— В таком случае я не соглашусь управлять приходом: или вышвырну господина старосту вместе со всем этим незаконным комитетом, или подам в отставку. По-моему, это гнездовище самых настоящих социалистов, и мой долг разорить его. Кто вас всему этому научил?
— Настоятель, и притом добрый, святой человек. Ну, а вышвырнуть меня, святой отец, вам не удастся — не вы мне эти деньги доверили.
— В таком случае царская администрация разорит это гнездо социалистов, — продолжал упорствовать настоятель.
— Она сделает это, только если вы нажалуетесь, святой отец. Но и тогда меня не тронут, и я со всеми своими полномочиями останусь в составе другого комитета, пусть даже он будет сформирован вами. У нас цицилисты не водятся, но если бы они поступали так, как мы с алтаристом и викарием, то это были бы праведные действия.
— Может, хоть сейчас до вас дошло, декан, что наш староста социалист, а его комитет одной с ним масти.
— Неужели и алтарист с викарием? — с издевкой спросил староста.
— С теми я по-иному совладаю. А комитет подберу сам.
Слухи о разговоре с настоятелем мигом облетели приход и взбеленили его. Людей охватили волнение-брожение, ярость и смятение, будто их и в самом деле стали подстрекать социалисты.
— Еще и не затеялось ничего, а настоятель уже нам под зад коленом поддает. Так-то он пастырит?
Викария живо заменили другим. При расставании с ним были пролиты реки слез. Настоятель же еще долго ехидничал по поводу этих проводов. Строительный комитет он назначил из подхалимов, которым было все равно, перед кем лебезить. Алтариста тоже отстранил самолично. Приход отказался признать новоиспеченный комитет и настаивал на первом. И начались в приходе раздоры. Одни писали в епископскую курию под давлением настоятеля, другие — алтариста; это настолько надоело епископу, что он взял да и отозвал чванливого настоятеля, освободил от обязанностей алтариста и распустил оба комитета.