Немые и проклятые

Уилсон Роберт Чарльз

— Скажите, как они умерли, — стоял на своем Фалькон.

— Мы не уйдем, пока не скажете, — радостно заявил Рамирес.

— Они покончили с собой, — сказал Ортега.

— Как?

— Мальчик задушил девочку и вскрыл себе вены осколком стекла.

— Когда?

— Восемь месяцев назад.

— Как раз тогда старший инспектор Монтес начал пить больше, чем прежде, — сказал Рамирес.

— Кто

их закопал?

— Не знаю, кого-то послали…

— Надо думать, они мастера копать ямы, — сказал Рамирес, — русские крестьяне. Когда вы в последний раз копали яму?

Теперь Рамирес подошел вплотную к Ортеге. Он схватил его за руку. Кожа нежная. Рамирес посмотрел ему в лицо.

— Я так и думал. Ни укола совести… но, возможно, она проснется в свое время, — сказал он.

— Я сообщил все, что вы хотели, — заявил Ортега. — Теперь вам пора.

— Уже уходим, — сказал Фалькон. Рамирес достал из кармана наручники. Он надел их на запястье руки, которую так и не выпустил. Фалькон взял стакан с виски из другой. Рамирес сковал их за спиной Ортеги и похлопал его по плечу.

— Вам обоим конец, — угрожающе произнес Ортега. — Вы это знаете?

— Вы арестованы, — сказал Фалькон, — за неоднократное изнасилование вашего сына Сальвадора Ортеги и вашего племянника Себастьяна Ортеги…

Увидев улыбку на лице Ортеги, Фалькон умолк на середине фразы.

— Вы всерьез считаете, что показания наркомана-героинщика и осужденного за похищение и изнасилование ребенка помогут вам упечь меня за решетку? — спросил Ортега.

— Ситуация изменилась, — сказал Фалькон, а Рамирес положил свою лапищу на голову Ортеге. — Мы вспомнили мальчика и девочку, чтобы вы знали: вас только что касались «невидимые руки».

Эпилог

Фалькон сидел в винном погребке «Альбариса» на улице Бетис с пивом и только что поджаренными анчоусами. День выдался не очень жарким. У реки было много народу. Он забросил прогулки по своему излюбленному месту — мосту Королевы Изабеллы Второй. Оно напоминало о скверных временах и бестактных фотографах. Теперь Фалькон сидел за столиком, среди людей, которые ели и пили. Он смотрел на гуляющие пары

разных возрастов — они целовались, бродили в солнечном свете; на бегунов и велосипедистов — они рвались вперед вдоль канатов на другом берегу. Официант остановился и спросил, не хочет ли он что-нибудь еще. Фалькон заказал пива и мелких кальмаров.

Образы и звучащие голоса последней жаркой недели июля до сих пор не отпускали его: Рафаэль Вега, его сын Марио, ответ на вопрос Кальдерона: «Будь у тебя сын, Хавьер, что бы ты стал скрывать от него ценой собственной жизни?»

Он помнил жалость, которую испытывал к Марио, когда того забирала новая семья, и хотел, чтобы мальчик узнал, не сейчас, когда-нибудь, только одно о своем ужасном отце. Хотел, чтобы он узнал, что Рафаэль Вега вновь обрел человечность через любовь и утрату. Оказался лицом к лицу со своей совестью, и она его мучила. Вега умер, желая, чтобы из его жуткой жизни получилось хоть что-то хорошее. Но как Марио узнает об этом?

Вторым, от чего Фалькон не мог и не хотел избавиться, было произошедшее между ним и Консуэло. Она бросила его и уехала к детям на побережье. Фалькон пытался выяснить у администраторов ресторанов, где она, но им строго приказали никому не сообщать. Ее мобильный все время был выключен. Он не получал ответов на сообщения, оставленные на автоответчике. Он мечтал о ней, видел ее на улице, бежал через площадь, чтобы схватить за руку потрясенных незнакомок. Он жил с мыслями о ней, тосковал по ее запаху, по прикосновению ее щеки к своей, по своему пустому стулу напротив нее в ресторане.

Официант принес пиво и кальмаров. Фалькон выдавил на моллюсков лимон и потянулся к запотевшему стеклу. От холодного пива на глаза навернулись слезы. Он кивнул девушке, спросившей, можно ли взять стул, откинулся на спинку; высокие пальмы, качаясь на фоне севильского неба, расплывались у него перед глазами. Завтра первый день сентября. Он собирался на несколько дней в Марокко. Марракеш. Он был счастлив. Мобильный завибрировал в кармане брюк. Фалькон едва мог заставить себя ответить в ленивой послеобеденной истоме.