Ненаглядная красота
Шрифт:
И пошла девица дальше.
Идёт она через леса дремучие, через пески зыбучие, через долины широкие, через потоки глубокие. Она год идёт и другой бредёт. Уже третью пару сапог железных истоптала, три посоха чугунных изломала, три хлебца каменных изглодала. Забрела в лес дремучий. И пути-дороги не видно, и спросить некого. Только кукушка кукует лесная, бездомная.
— Сестрица моя, сестрица, серая птица, тебе век куковать, а мне горе горевать, по лесам скитаться, слезами умываться, Финиста — ясна сокола искать.
Вдруг слышит — земля дрожит, ходуном ходит. Баба-яга в ступе летит, пестом погоняет, помелом след заметает.
— Ты что в моём лесу делаешь? От дела лытаешь али дело пытаешь?
Поклонилась ей девица низёхонько, рассказала ей все скромнёхонько.
— Пять лет я шла, пять царств прошла, на этом месте все царства кончаются.
Ну Баба-яга — костяная нога её пожалела и говорит:
— Знаю я Финиста — ясна сокола, он сейчас на заморской царевне жениться собирается. Иди, девица, не мешкай, ног не жалей, костей не береги; вот тебе клубочек маленький — брось его на дорогу: куда клубочек мой покатится, туда и путь держи.
Обрадовалась девица, Бабе-яге — костяной ноге в пояс поклонилась и в путь отправилась.
Бросила клубочек наземь; клубочек катится, лес расступается, девица вслед идёт. А лес всё реже и реже, вот и море синее, раздольное, а над ним, как жар, горят золотые маковки на высоких теремах белокаменных.
Села девица у синего моря, стала серебряным яблочком по золотому блюдечку покручивать. В правую сторону повернёт, а на блюдечке все города заморские видны; в левую сторону повернёт, а на блюдечке все звери заморские видны. Собрался народ, дивуется. Вышла и царевна из дворца с мамушками да с нянюшками, с прислугами да служанками. Стала блюдечко да яблочко торговать. Ничего не хочет девица — ни серебра, ни золота.
«Пусти да пусти с Финистом — ясным соколом час перебыть».
Рассердилась царевна, а забаву хочется. Побежала она к Финисту — ясну соколу, приласкала его, приголубила да в волосы ему волшебную булавку и засунула. Заснул Финист — ясен сокол непробудным сном. Тут она к нему девицу и пустила.
Плачет над ним девица, убивается:
— Проснись, Финист — ясен сокол, я для тебя три пары сапог железных истоптала, три посоха чугунных изломала, три хлеба каменных изгрызла. Проснись, Финист — ясен сокол!
Спит Финист — ясен сокол непробудным сном.
А час прошёл — царевна девицу из горницы выгнала.
Ну, на другой день села девица у синего моря, серебряные пяльцы держит; золотая иголочка сама вышивает, нитку к нитке кладёт. Стоит народ, дивуется. Вышла и царевна заморская с мамушками да нянюшками, со служанками. Стала забаву торговать. Ничего не хочет девица. Ни серебра, ни золота, ни скатного жемчуга.
«Пусти да пусти с Финистом — ясным соколом вечер перебыть».
Рассердилась царевна, ножкой топнула, ручкой хлопнула, а забаву-то хочется. Побежала к Финисту — ясну соколу, приласкала его, приголубила, в волосы волшебную булавку засунула. Заснул Финист — ясен сокол непробудным сном.
Плачет над ним девица, убивается:
— Проснись, Финист — ясен сокол, я для тебя через леса прошла дремучие, через пески зыбучие, через долины широкие, через потоки глубокие. Проснись, Финист — ясен сокол, желанный мой!
Спит Финист — ясен сокол непробудным сном. А вечер кончился — царевна девицу из горницы выгнала.
На другой день села девица у синя моря, стала хрустальным молоточком по бриллиантовым
Ничего не хочет девица: ни серебра, ни золота, ни скатного жемчуга, ни каменьев самоцветных.
«Пусти да пусти с Финистом — ясным соколом повидаться».
Рассердилась царевна, а забаву-то хочется. Побежала к Финисту — ясну соколу, в волосы ему волшебную булавку засунула. Заснул Финист — ясный сокол непробудным сном.
Плачет над ним девица, убивается:
— Прощай, Финист — ясен сокол! Всё я заморской царевне отдала, ничего у меня не осталось. Нашла я тебя, да в недобрый час, живого, а словно мёртвого. Прощай, Финист — ясен сокол, желанный мой!
Стала она с ним прощаться и уронила ему на глаза слезу солёную. Знать, слеза та была жгучая. Проснулся Финист — ясен сокол, узнал девицу, брал её за руки белые, целовал в уста сахарные. И собрал он людей рода разного — бояр, крестьян да служилый люд — и велел им думу думать: с какой женой ему век вековать? С той, что его выкупала, или с той, что его продавала? С той ли, что для него леса дремучие, пески сыпучие прошла, три пары сапог железных истоптала, три посоха чугунных изломала, три хлеба каменных изглодала, или с той, что его за забавы отдавала?
Думали люди русские три дня и три ночи, а потом в пушку выпалили и решили: быть ему с той женой, которая его выкупала, а ту, которая его продавала, вон из царства прогнать. Так и сделали.
Был там пир на весь мир. Я на том пиру была, мёд и пиво пила, по подбородку текло, а в рот не попало.
МАРЬЯ-КРАСА — ДОЛГАЯ КОСА И ВАНЮШКА
— Слушайте, царь с царицей и весь русский народ! Всё я царство огнём сожгу, пеплом развею. Все леса повыдеру, все реки-озёра повыплесну, все поля, луга притопчу, всех людей погублю! А хотите живыми быть, кормите меня с сыновьями по самую смерть. Чтобы каждый день к вечерней заре оставляли на Буян-rope девушку шестнадцати лет. Нам на съеденье, вам на спасенье.
Что тут делать?
Заплакал весь народ горько, да делать нечего.
Стали с той поры каждый день к вечеру брать по девушке шестнадцати лет, вели её на Буян-гору, к столетнему дубу приковывали.