Ненаместные
Шрифт:
Герка не слушал. Он присел перед маленьким Песчанкой на корточки, осторожно снял маску. Мышиная мордочка - и при этом человеческий лоб и глаза. Он почувствовал тошноту, но не позволил себе отвести взгляда, даже прищуриться не позволил.
Если бы его светлячок горел ярче, чем у всех прочих или тусклее, Герка, наверное, отказался бы. Но этот мальчишка ничем не отличался от Данги и его приятелей. Только нечеловеческой мордочкой и покрытой мехом кожей разве что. А когда Песчанка протянул лапку, Герка заметил между короткими мохнатыми пальцами с острыми коготками кожистые перепонки.
Он не был
– Я очень прошу, дядя Герка.
– Я тебе не дядя, к счастью, - Герка встал, - если кто-нибудь до завтра раскроет эту вашу маску, я сделаю вид, что разговора не было. А за тобой, Амме, должок: я еще придумаю, какой именно. И будь уверен, я его взыщу. Очень надеюсь, что его мать на самом деле знает, что ты затеял. Я мог бы потребовать письменное разрешение, или чтобы мать присутствовала на попрыгушках, но я не требую. Запомни это.
Амме склонил голову.
– Я запомню.
– После того, как все закончится, я заскочу к дядь Кееху. Если он после этого оставит тебя на работе - его воля. Лиль... Киму не говори. Подружкам своим молчи. Это тайна. Это все - тайна.
– Я...
Герка перебил, не готовый слушать ее возражений.
– Мне плевать. Ты лезешь в чужой ритуал, к которому не имеешь никакого отношения. Ты заступаешься за чужой Хвост. Я считал тебя умной девушкой, а ты все играешь в липовое мягкосердечие. Зря. Не стоило позволять Киму тебя звать.
Он очень старался не хромать, пока шел к двери.
Похоже, он не сможет сегодня спать в доме Вааров. Кем бы ни был мальчишка, в нем текла и толика жабьей крови. Очень малая толика... Или в Герке было что-то от Песчанки? Хотя вряд ли, Ваары скрупулезно вели свою родословную...
Как бы то ни было, родственная маленькому Хвосту кровь пробудила в Герке его странный дар. Слишком показательная вышла у Песчанки фраза про огоньки, но и без нее он почувствовал родство: похоже, Герка нашел мальчишку с таким же даром, вряд ли он мог возникнуть у никак не связанных друг с другом людей просто по случайности. Так что, когда тот назвал Герку "дядей" он просто слегка ошибся в степени родства.
Достаточно... болезненное открытие.
Трудный был день.
Наверное, стоит просто завалиться в чью-нибудь палатку и переночевать там, подальше от просителей и горящих жаждой справедливости девушек.
Пока он и правда не свернул какой-нибудь крысе шею...
Лиль недолго бродила по лесу: почти сразу же она набрела на лагерь.
Он располагался прямо в лесу, хотя здесь было порядком проплешин, деревья росли негусто. Лиль пришлось пересечь вырубку, чтобы до него добраться, и высокая трава вымочила ей ноги до колена и рукава куртки: ей приходилось разводить заросли руками. Солнце с утра было выглянуло, но тут же скрылось с серой хмари, и некому было высушить утреннюю влагу со стеблей и листьев.
Похоже, тут бушевала недавно какая-то древесная болячка, судя по вырубке, то уже не в первый раз: еще лет десять назад такой лес вырубали просто сплошняком, это потом стали звать специалистов-землевиков, которые определяли зараженные и больные деревья для точечного устранения. В этот раз
Неспособность заблудиться была одновременно и ее слабостью, и ее козырем. Она всегда следовала из точки А в точку Б, даже если просто хотела погулять по лесу. Наверное, и в этот раз подсознательно шла на далекий гул голосов.
Первым открытием этого дня стало то, что Песчанки, оказывается, не все одинаковые.
Группка шумных детей повисла на высоком и ушастом парне. Казалось, его сейчас растащат на много очень маленьких парнишечек. Лиль бы не обратила на них внимания, если бы не солнцезащитные очки, которые красовались на каждом из этой веселой компании.
Это несомненно были именно Песчанки, но... другие.
Лиль подумала, что очень мало знает даже о хищниках Тьмаверста, что уж и говорить о грызунах и прочих мелких зверьках. Каждый вид старался дистанцироваться от других; ее бы просто не поняли Кошки, попытайся она наладить контакт с Медведями, а уж тем более - Змеями. Она ведь была всего лишь приживалкой, ничтожным вассалом, и не могла позволить усомниться в своей верности.
Сейчас ее статус изменился. Судьба была решена, и, хоть пока не сказано было слова, и не существовало никакой бумаги, Лиль фактически оказалась кошкиной невестой. Даже захоти она сейчас сменить стаю, ее бы не приняли, поэтому никто и не ждал от нее таких глупостей. Ей позволялось куда больше, чем раньше, но пользоваться этим - все равно, что капризничать перед виселицей, перебирая варианты последних желаний. Можно, и можно нагуляться вволю, да что толку? После свадьбы Яйла не спустит с нее глаз.
Яйла внушала Лиль иррациональный страх. Она казалась себе мышкой рядом с этой вальяжной львицей. Это была женщина, которая выпестовала из мелкого бизнесмена дельца регионального масштаба; женщина, которая вышла замуж по расчету, за безутешного вдовца, и заставила его на себя чуть ли не молиться. Она была сильной женщиной, но не стоило говорить ей этого в лицо: сложно найти кого-то более закостенелого в предрассудках прошлого, чем Яйла. Для нее "сильная женщина" прозвучало бы оскорблением, и она прошлась бы с огнем и мечом по всякому, кто посмел бы такое вякнуть. Она старалась казаться понимающей и прогрессивной, но это была не более, чем маска, которая не обманывала никого... кроме, разве что, мужа. Мужьям и полагается быть обманутыми, такого рода маскарадные костюмы создаются только ради них. Детям открыто гораздо больше, потому что для матери они до конца жизни - неразумные младенцы, а кто будет притворяться перед несмышленым детенышем?
И получится ли? Дураки иногда видят куда больше, чем мудрецы.
Лиль понимала это как никто другой, потому что много общалась с Мрыклой. Высшие и низшие; женщины и мужчины; Мрыкла и подумать не могла о дружбе с парнем или Песчанкой, она четко знала свое место, и знала, какие кары ждут ее, если она вдруг о нем позабудет. И, пусть это было весьма высокое положение, Мрыкла, скованная уймой правил и предрассудков, всегда под зорким оком матери, никогда им не пользовалась иначе, чем принято. По сути, она была не более свободна, чем Лиль.