Ненаписанный дневник Эммы

Ковалева Марина

После ужина он взял извозчика и довёз меня почти до института. Из осторожности мы простились за квартал, и я пошла дальше пешком. Мне не хотелось подкатывать в экипаже с мужчиной под окна служебных квартир на первом этаже. С Арцыбашевым мы условились, что он телеграфирует господину Горелкину о предложении моей кандидатуры. Ещё через три дня мы встретились в назначенный час на улице.

– Ваша персона прошла на «ура»! – с довольным видом сообщил Арцыбашев, – Впрочем, я и не сомневался. Я выпишу Вам первый чек на переезд. Смелее, Эмма Леонтьевна!

4.

Итак, я доверилась плану Константина Константиновича. Но сразу приступить к его осуществлению не удалось. Моё прошение об отставке вызвало гнев у начальницы

института. Лишь через три недели она распорядилась выдать мне расчётный лист. Всё это время Арцыбашев и обитатели его бывшего родового гнезда терпеливо ждали. Наконец, я приехала в большой губернский город Р. Моим первым порывом было поселиться в дешевых номерах рядом с вокзалом. Но вовремя спохватившись, что это снизит мою репутацию, я проехала на извозчике в центр города и остановилась в приличной гостинице. На писчей бумаге с вычурным гостиничным гербом я оповестила Матильду Ивановну Решетникову о своем прибытии и стала ждать.

Через день за мной приехала наёмная коляска с пожилым господином в шляпе-котелке. Судя по бакенбардам – дворецким. Из шумного центра с плотной застройкой, обилием магазинных вывесок, бесконечным движением экипажей по мостовым и пешеходов по тротуарам, меня доставили на улицу Вознесенскую. Я не заметила здесь маленьких или тесно стоящих домов. Элегантные особняки располагались на расстоянии друг от друга, иные скрывались за деревьями. Коляска подкатила к кованой ограде, и мой сопровождающий, подхватив два моих кофра, вошел в калитку. Навстречу поспешила горничная в накрахмаленном фартуке и забрала мои шляпные коробки. По хрустящей ракушечной дорожке мы прошли к жёлтому дому с каменными вазами на крыльце и двумя эркерами на втором этаже. Горничная подождала, пока я в холле поправлю перед зеркалом костюм и волосы и вывела меня на заднее крыльцо.

За домом оказался порядочный двор с деревьями, клумбами и небольшим каменным вазоном-фонтанчиком в центре. Рядом с ним стоял столик, сервированный для чая, и два больших плетеных кресла. В одном из них, навалившись на подушки и прикрывшись лёгкой вязаной шалью, сидела с ногами белокурая девушка в светлом платье. Второе кресло занимала женщина в синем шёлковом платье, совсем не старая, с хорошей фигурой. Её тёмные волосы были взбиты наверх в высокую причёску, а выражение лица показалось мне властным и самодовольным. Но увидев меня, она мило улыбнулась и заговорила приветливо:

– А вот, наконец, и госпожа Климова! Здравствуйте – здравствуйте! Заждались мы Вас. Глаша, принеси стул и чайную пару. Вы выпьете с нами чашечку чаю?

Я приветствовала обеих хозяек, представилась и согласилась выпить чаю. Мельком взглядывая на белокурую девушку, я заметила холодную враждебность в её глазах. Она спустила ноги на землю и села в кресле прямо, как будто я уже сделала ей замечание.

– Позвольте представить Вам Софию Михайловну, мою племянницу. Прошлым годом она выпустилась и теперь живёт у меня. Но я занятая женщина, Эмма Леонтьевна, мне часто приходиться отлучаться. Сонечка скучает. Вы составите ей, надеюсь, хорошую компанию. Расскажите же нам о себе.

Я опустилась на принесенный стул и из сумочки, висевшей у меня на руке, вынула свой послужной формуляр. Матильда Ивановна развернула его и, бегло просмотрев, удовлетворённо покачала головой:

– Ай, Павел Севастьянович! И всё-то он устроит, и со всеми-то он знаком! Вы – родственница бывших владельцев дома?

Я подтвердила.

– А позвольте узнать, кто Ваши родители? Живы ли они?

– Нет, к сожалению. Мы с матушкой жили в Харьковской губернии на пенсию моего отца, полковника. Его я не помню по малолетству. Наш район оказался в эпицентре холерной вспышки, помните эту страшную эпидемию? Она осиротила меня. Матушка моя из дворянского рода Алымовых – Садовских, довольно многочисленного. Родня устроила меня в закрытый женский институт и платила за моё обучение и полный пансион. Теперь же я сама зарабатываю свой хлеб. У меня отличный аттестат, извольте

убедиться.

Матильда Ивановна внимательно меня выслушала.

– Вас рекомендовал мне Павел Севастьянович. Рада нашему знакомству. Прошу, – и она протянула тарелку с ломтиком ноздреватого кекса с изюмом. Мы приступили к чаепитию. Всё это время белокурая София отчуждённо молчала.

5.

Через непродолжительное время я могла уже обобщить свои наблюдения за жизнью в доме госпожи Решетниковой. Весь второй этаж занимала она с племянницей, и мне тоже отвели комнату на этаже (угловую и очень холодную зимой, как описывал Арцыбашев, и потому служившую его отцу курительной). Столовая и буфетная оставались на прежних местах внизу. Там же были кухня с чуланами и кладовыми и комнаты горничной, кухарки и Филиппа Егоровича, приезжавшего за мной в гостиницу. Какие именно обязанности лежали на нём, я не совсем уяснила. То он в старом картузе и длинном фартуке равнял граблями ракушечную дорожку, поливал клумбы. То надев костюм-тройку и свой котелок, сопровождал Матильду Ивановну в город. Но почти каждый день он уезжал один с какими-то её поручениями. Собственный экипаж мадам Решетникова не держала. Улица Вознесенская была заселена респектабельной публикой, потому вдоль неё всегда стояли в ожидании легковые извозчики. Стоило из какого-либо дома выйти кому-то из обитателей – к нему сразу подкатывал экипаж. Вскоре я убедилась, что извозчики запоминали всех. После того, как я пару раз ушла пешком, ни один «ванька» более не трогался с места при моём появлении. Если бы я доверяла свои впечатления дневнику, в этом месте я нарисовала бы смешную рожицу, говорящую «фи!»

Надо сказать, что я сразу предупредила хозяек о своих будущих отлучках на почту. Не слишком кривя душой, я объяснила это перепиской с многочисленной роднёй. На самом деле на Главпочтамт мне предстояло ходить за письмами Арцыбашева. Солгать же мне пришлось при других обстоятельствах. На вопрос Матильды Ивановны, бывала ли я в доме раньше, я ответила, что будучи в младших классах, приезжала в гости с одной из тёток. В действительности снобизм семейства Арцыбашевых заставлял их держаться от прочей родни на дистанции. Но мнимая близость к их семье позволит мне в будущем бродить по дому, как бы вспоминая его.

И буквально через пару дней я попала в неловкую ситуацию, а оправдываться пришлось как раз своим воображаемым знанием дома. Несмотря на то, что Константин Константинович упоминал, что старинный крест присутствует в доме тайно, в душе у меня теплилась детская надежда. А вдруг при новой отделке дома крест нашли, и теперь он украшает одну из комнат? Тогда моя задача становилась бы чрезвычайно лёгкой – всего лишь написать Арцыбашеву письмо: увидела вашу реликвию, например, среди безделушек в библиотеке. Конечно, это было очень наивно с моей стороны, но я мечтала, чтобы этим дело и окончилось! Обойти буфетную и просторную столовую на первом этаже мне не составило труда – они открыты целый день. За стеклами книжных шкафов, кроме книг, я нашла вазы и фарфоровые фигурки. Гостиную украшала гнутая мебель, большой ковер на полу, овальная люстра матового стекла на позолоченной цепи и пара картин на стенах. В комнате Софии стены были пустые, зато на столике я заметила два фотографических портрета в резных рамках: отец и мать. В свои покои Матильда Ивановна меня не приглашала. Памятуя предположение Арцыбашева, будто фельдмаршал молился перед крестом в своей спальне, я улучшила момент и открыла дверь в спальню хозяйки. В коридоре в эту минуту никого не было. Не решаясь войти, я осталась на пороге, бросая внутрь торопливые взгляды. Увы, и здесь крест отсутствовал! Часть комнаты закрывали светлые шелковые ширмы. Но пройти за них я ни за что бы не осмелилась. В следующий миг в коридор с лестницы повернул Филипп Егорович. Конечно, он сразу увидел мою фигуру в распахнутых дверях хозяйской спальни. Я повернулась к нему и пролепетала:

Конец ознакомительного фрагмента.