Ненастье

Иванов Алексей Викторович

Водку в Батуеве бодяжили в подпольных цехах все кому не лень, хотя чаще всего — кавказцы; цеха крышевал Бобон; систему этих цехов называли синдикатом. Синдикат вполне успешно конкурировал с легальным алкоголем «Коминтерна». Басунов догадался, что Гайдаржи не хочет уничтожать цеха синдиката, чтобы не закуситься с Бобоном, а майор не боится конфликта.

Щебетовский натравил спецназ «Коминтерна» на синдикатчиков, но не известил Гайдаржи, чтобы тот не запретил операцию. И что теперь делать командиру боевиков? Басунов долго думал, какую сторону ему выбрать. У

Гайдаржи — просто бизнес, бабки. А за Щебетовским — какая-то сила. Какой-то замысел. Интуиция подсказывала Басунову предпочесть сторону майора.

Он приехал к теплице вечером в начале апреля. Город обтаивал от снега и стоял по колено в лужах: в синей воде отражались чёрные дома, заборы и деревья; оттуда же, из луж, светила белая луна. Приземистое одноэтажное здание теплицы накрывала двускатная кровля из стальных рам: уцелевшие стеклянные секции были закрашены, разбитые закрывала фанера. В больших воротах теплицы торчала морда «зилка», загнанного на погрузку.

«Афганцы» вошли в цех с автоматами, спокойно и нагло.

Пол в цеху был мокрый и грязный, пахло спиртом и кислятиной. На длинных дощатых столах вдоль стен блестели сотни бутылок, громоздились цинковые кухонные баки и эмалированные вёдра. В углу друг на друге стояли железные бочки с надписями «С₂Н₅ОН» и канистры с запорами. Сверху на шнурах свисали лампочки под жестяными колпаками. Работники (судя по спитым рожам, бичи) что-то разливали черпаками в пластиковые воронки, таскали звякающие ящики от стола к столу и в раскрытый фургон грузовика. Несколько кавказцев присматривали за производством.

В руках у Басунова был длинный железный прут. Басунов размахнулся и со страшным звоном вдребезги разнёс кучу бутылок на ближайшем столе.

— Кто у вас тут курбаш? — негромко спросил он у опешивших работяг.

Курбашами в Афгане называли командиров в отрядах моджахедов.

Вперёд вышел коренастый надменный кавказец с короткой бородой.

— Со мной гавары, — ответил он.

— Твой гадюшник закрывается, Магомед. Пять минут на сборы.

— Стой! — Кавказец схватил Басунова за руку, не позволяя снова махнуть прутом. — Я Исрапыл, не Мухамат! А ты кто такой борзый? Под кэм ходышь?

— Мы с Афгана ни под кем не ходим.

— Пагады! — Исрапил гневно нахмурился. — Зачем товар бэёшь? Сурхо спрасы, Гылани спрасы — это ых цех! Умалат с Бобоном за всё пэрэтёр!

Басунов оттолкнул кавказца и опрокинул стол с вёдрами.

— Не давады до боя, пыдэрас! — заорал Исрапил. — Ас хья нанн дына! Ты кому отвечать хочешь? Байрбеку хочешь, да? Жопа балэт будэт!

— Ах ты сука! — удовлетворённо произнёс Басунов, вытащил пистолет и, держа его набок, как в кино, выстрелил кавказцу в живот.

— Э-э! — изумлённо выдохнул Исрапил, опускаясь на одно колено. — Всё, нэ стрэляй, брат, будэм говорыт!..

— Уже не будем, — сказал Басунов и выстрелил кавказцу в грудь.

Исрапил повалился спиной на пол, нелепо загнув ноги. Майка на его волосатом брюхе задралась — из-под ремня джинсов вылезла рукоять «ТТ».

Басунов нагнулся и выдернул оружие. Кавказцы и работяги в теплице попятились к стенам. «Афганцы» держали всех под прицелами автоматов.

— Нэ стрэляйте! — крикнул кто-то из кавказцев. — Всё сдэлаем! Дэньги вазмы, бухло вазмы, всё ваше! Дай уйты, друг!

Кавказцы подняли руки, чтобы никто из русских не психанул.

Басунов внешне был спокоен, но изнутри его как-то раздувало, словно в топку закачивали чистый кислород. Ради этого высокооктанового чувства и стоило рисковать всем, что есть, переступая самые суровые запреты.

— Обгадились, черти? — из-за спины Басунова крикнул Лега Тотолин. — Это вам не в Грозном с балконов наши бэтээры жечь!

— Нэ надо войны! Мы протыв Дудаэва! У вас бызнэс, у нас бызнэс, то-сё, хуё-моё, нэ надо стволов! По-братски разбэрёмся!

Смуглые, небритые, свирепые чеченцы в тусклом свете лампочек и вправду казались какими-то чертями, тварями из подземелий.

— Кранты вашей заправке! — объявил Басунов. — Забирайте трупака и валите отсюда. Ещё раз увидим — всех к Аллаху отправим, как в Джаваре.

Басунов не штурмовал Джавару, «Волчью яму», горную базу душманов, однако здесь, в Батуеве, жестокость как бы создавала ему боевое прошлое.

Чеченцы боком двинулись к выходу из теплицы.

— Руки на виду держите, — Ян Сучилин провожал их стволом автомата.

«ЗиЛ» с фургоном тоже пыхнул выхлопом и пополз наружу.

В помещении остались только русские бичи, работники чеченцев.

— Парни, дадите нам бухла взять? — заискивающе спросил один из бичей. Бичи были так ничтожны, что не боялись даже страшных «афганцев».

— Берите, сколько упрёте.

С подпольным цехом в школьной теплице было покончено.

Об этой акции Гайдаржи узнал от Тамары Михайловны. Она ухитрилась добыть телефон командира «Коминтерна», позвонила и долго благодарила.

— Съехали они, и ворота заперли, и третий день уже никого! Наконец-то сможем «Последний звонок» нормально провести, а то ведь раньше детей во двор не выведешь — уголовники и алкоголики! — радостно делилась Тамара Михайловна. — А в честь Егора Ивановича мы доску повесим, у нас и спонсор уже нашёлся! Обязательно приходите на открытие, Гайдаржи Уланович!

Гайдаржи опешил от напора директрисы и от такой новости, а потом у Витали Уклонского узнал про расстрел чеченца — и обозлился на Басунова.

Вызвав Басунова к себе, обычно добродушный Гайдаржи орал:

— Ты чего, самый крутой, да?! Нахера ты этот беспредел устроил?!

— Ты сам говорил, Каиржан, что бухло наша тема, — сдержанно отвечал Басунов. — Надо было шугануть чебуреков. Они, как все, нам должны.

— Хера ты мне гонишь, Витька? Хера ли мои слова выворачиваешь? На базаре меня ловишь, что ли? Я тебе не Маруся — раком ставить!

Каиржан бушевал, но знал, что Басунов всё равно его нагнул: вынудил принять новое положение вещей. Зачем? А неизвестно. Может, и низачем. Просто из подлости. Есть такие, которым хорошо, когда кого-нибудь нагнут.