Ненависть навсегда

Масленников Николай

На расстоянии двух прыжков она поняла, что бежит в ловушку и проскочить не успеет ни при каких обстоятельствах. В черных как бусинки глазах мелькнула жажда жизни. Уродка на полном ходу выгнула спину и понеслась дугой. Будет метаться по кругу, учили на лекции. Такими легкими маневрами его не проведешь. Чтобы не занесло на повороте, он выпустил когти. Помимо писка, теперь слышался скрежет когтей по камню. Дистанция сокращалась благодаря его тонким, но жилистым лапам. Никуда ты не уйдешь, передал он ей мысленно, я уже у тебя за спиной. Уродка. У тебя слишком мало места для маневров. Хвост,

тонкий, серый, маячил перед носом, и он цапнул его клыками. Заверещав от боли, мышь брыкнулась, но он держал ее крепко. Чувствуя дыхание смерти за спиной, она предприняла отчаянную попытку оцарапать его коготочками, но он огрел по голове, и весь забег закончился. Уродка потеряла сознание.

Разжав челюсти, он тронул мышь лапой. Придуряется, подумал он, и чтобы рассеять сомнения, вонзил ей в шею клыки. Теплая кровь брызнула в стороны. Мышь расслабилась, так и не издав предсмертного писка. Всего-то? А ему рассказывали, будто она изрекает не только самые грязные слова, но и проклинает всю родословную, прежде чем испустить дух.

Что ж, это его первый трофей. Он бы уродку сохранил на память, но попробовать мышиного мяса тоже хочется. Вкус крови разыграл аппетит.

Схватив за хвост, он оттащил мышь на линию света. С чего бы начать? С головы, брюха или лапок? Брюхо, как говорят, самая деликатесная часть. Слюни текли из пасти. Начну с хвоста, решил он, наконец.

Хвост у мыши был маленький, размером с червяка, хрустящий, без ярко выраженного вкуса, с прожилками – словом, что надо для разминки. Затем он отделил лапку, разгрызая клыками. Хруст косточек и хрящей приносил большое удовольствие, но передняя лапка была неподходящих размеров, чтобы распробовать мясо. А вот брюхо было в самый раз. Сладкое и сочное мясо, будто бы уже с бульоном, нежное, с теплой жировой прослойкой. Кровь текла по усам, и он слизал ее языком. Если бы он был голоднее, то съел бы внутренности тоже, но от них исходит не самый привлекательный запах. Пусть собаки доедают, если охота.

Перекусив, он залез назад на подоконник. Вот и обед подвернулся не по расписанию. Очищая кровь из-под когтей, он ощутил, какое блаженство жить в мире хищником. Он, в принципе, и человека загрызть может, если захочет. Но сперва ему предстоит подрасти, задрать некоторых сторожил, тем самым завоевать лидерство в стае, и тогда можно будет думать о великих свершениях. Армия хвостатых… он явится на кухню и заявит: «Ну что, собаки, кого вы там хвост пинали?»

Он почти задремал, как с левой стороны коридора хлопнула дверь. Ветер принес запах пота, железа и… и еще чего-то специфичного, но приятного. Раньше он не встречал такого аромата. Он еще принюхивался, когда в проходе показалось два человека. Первого с ключами в руках, усатого, он знал. «Повислый» – его человечье имя. А вот этого, что плетется в железе, видит впервые. Цепи белоснежной змеей оплетали руки и брякали под каждый его шаг. Одежда была залита черной краской. Кровь, с воодушевлением понял он, но кровь не свежая, трехдневной давности, прогорклая. Это именно от одежды исходит дурманящий дух. И пот трехдневный, человек не мылся три дня. Нюх никогда не поводит.

– Давай, – Повислый толкнул человека в спину, – давай пошевеливайся.

Сейчас умоешься, смоешь с себя все дерьмо.

«Дерьмо, вот как называется этот приятный запах на человечьем. Дерьмо. Интересно, надо запомнить»

Человек шел, волоча ногами, но сам хранил молчание. Глаза у него злобные, как у хищника, и не растворялись в тени, а наоборот, становились более насыщенными, потому что имели собственный темный цвет. От каменных стен, дождя, затуманенного неба исходила та же мрачная сила, что от его облика, как будто этот человек был вожаком темной энергии.

Но больше всего, конечно, симпатизировал запах. Люди пропитывают свое тело ароматами, пытаясь слиться с природой, и если бы у него, хвостатого, была такая возможность, он бы прыснул себе на холку пару капель прогорклой крови.

Когда люди прошли мимо, обдало ветром. Дурманящий запах поднял такое сильное влечение, что лапы сорвались и побежали сами по себе. Следуя за людьми по коридору, они вышли к раковинам и унитазам. Эту комнату он терпеть не мог, но сейчас был исключительный случай.

– Как же я буду умываться? – Человек поднял руки, звеня железом.

– Твои проблемы! – Ответил Повислый и скрылся за углом.

Человек постоял минуту, вглядываясь в своего сородича в отражении. Когда тот улыбнулся ему, послышался треск тряпки. Человек разорвал одежду и скинул ее на пол. Засунул голову в раковину. Зажурчала вода – самый раздражительный звук на свете. Хотелось убежать, но в воздухе стали распускаться новые ароматические оттенки. Вода разбавила тот крепкий дух прогорклой крови, делая его все более и более сладким…

Шея, грудь, руки, некогда окрашенные у человека в черные и алые тона, становились бледно-розовыми. Не смывай, хотелось крикнуть ему, оставь, тебе так лучше идет – но кто будет слушать хвостатого? Пусть дурман уходил, но влечение к человеку оставалось.

«Вот он, человек, которому я готов подчиниться. Приятель, хозяин и Вожак»

Твердыми ударами по плитке Повислый принес Вожаку одежду.

– Держи, натягивай. Я расстегну кандалы, чтобы ты лучше умылся. С мылом. Потом отправишься на свиданку.

– Куда?

– На свиданку. К тебе мать пришла.

Вожак отшатнулся от связки ключей, как от огня.

– Шутишь, Повислый?

– Ни разу.

– Нет, так я не пойду. Я не могу ей показаться в таком виде.

– Без кандалов пойдешь. Но не расслабляйся. После я надену их снова. – Он расстегнул железо и добавил: – Я тебе не Повислый, сукин сын!

Через пять минут, когда хвостатый вместе с Вожаком перепрыгнул через высокий железный порог, какая-то женщина вылезла из-за стола и воскликнула:

– Глеб!

– Мама… – чуть слышно сказал Вожак. Он имел такой вид, что, казалось, вот-вот упадет. Женщина бросилась с объятиями, но он устоял. – Как твои дела?

– Горе ты мое луковое! Как могут быть дела у матери, когда у нее сын в заключении сидит? Плохо, конечно, Глеб, я себе места не нахожу. Мечусь из угла в угол… но сейчас чувствую себя лучше. Так рада видеть тебя!

– И я, поверь мне.

– Ну, как ты здесь? Рассказывай. Как кормят?

– Сносно. Три раза в день, как в лагере.